Петр Смычагин - Горячая купель

Батов шагнул с дороги и направился к лесу. Если идти вот так прямо, не путаясь и не сбиваясь, все равно выйдешь к полкам дивизии. Не миновать их.

В лесу стояла настороженная тишина, было глухо и темно так, что едва угадывались, будто тени, стволы деревьев. Под ногами мягко оседала опавшая хвоя, как дорогой ковер приглушала шаги. Вдруг он запнулся за что-то тяжелое, мягкое, большое... Труп... Ноги помимо воли понесли вперед, а мысль заработала лихорадочно.

«Уж не струсил ли ты, герой?» — усмехнулся он и сделал усилие, чтобы остановиться, прислушаться. Лес безмолвствовал. Батов снова двинулся вперед.

Ему вспомнилось, как до последнего дня в училище и по дороге на фронт всем выпускникам казалось, что они не успеют. Очень уж быстро события развивались. Вся душа, все их помыслы давно были там, на фронте. В мечтах не раз рисовались картины боя и неизменные победы. Ранят? Такое может случиться, конечно. Но никогда Батову не приходило в голову, что могут убить.

Еще в первые месяцы учебы группа бывалых фронтовиков подала рапорт на имя начальника училища с просьбой отправить на фронт. Батов очень сожалел, что не знал об этом. Однако через неделю, когда начальник училища пришел в роту, назвал подателей рапорта «героями» и объявил им по десять суток строгого ареста, — курсанты убедились, что бесполезное дело проситься на фронт досрочно, и стали терпеливо ждать.

А вот теперь и он, Батов, идет своей дорогой на фронт. И застыдился минутной слабости... Верил, что всегда сумеет справиться с мерзким чувством, называемым страхом, и все-таки не мог держать себя в лесу так же спокойно и уверенно, как обычно. Нервное напряжение и настороженность не покидали, мысль работала быстро и четко.

Он понял, что идет под уклон, и едва различил балку с довольно пологими берегами. Справа внизу послышались приглушенные голоса. Замер. Вначале он даже обрадовался человеческой речи, присутствию живых людей. Прислушался. Чужая речь ясно звучала в тишине. Переговаривались двое. Они шли наперерез Батову по дну балки. В какие-то доли секунды возник дерзкий план. Немцы выходят из окружения, они боятся встречи с противником. Громкая русская речь испугает их, заставит бежать.

— Стой! — прокричал в темноту Батов. — Кто идет?

На мгновение все затихло. Потом тишину распороли автоматные очереди. Батов упал за толстый ствол сосны. Не двое, как он посчитал сначала, а целых шесть стволов метали смерть в его сторону. Пули отбивали от сосны кору, взвизгивали где-то вверху, щелкали по сторонам.

Вдруг все смолкло, затем прогремело еще несколько коротких очередей, но всего из двух стволов. Замолчали и они. Батов слышал, как внизу протопали тяжелые сапоги, как удалялись шаги, и снова наступила мертвая тишина.

Он все еще лежал за деревом, и ему казалось, что темнота существует только для него одного. Она хоть и спасает, но и мешает видеть вокруг только ему, а не другим. Стоит подняться, и эти «другие» увидят его.

Превозмогая желание лежать, он встал, машинально отряхнулся, выругался:

— Дурак! Надо было молча переждать.

Зрение обострилось до предела. Он даже различил деревья на противоположном скате балки. Пошел осторожно, прислушиваясь. Потом постепенно успокоился. Немая темнота окутала его со всех сторон.

А правильно ли он идет? На небольшой полянке остановился, отыскал на небе Полярную звезду. Кажется, направление верное.

Снова — балка. Спуск крутой, внизу — непроницаемая чернота. Кубарем скатился на дно балки, встал, прислушался и только двинулся вперед, как снова нащупал что-то мягкое и тяжелое, но такого омерзения, как в первый раз, не испытал. Ногой пошарил вокруг — стукнуло что-то твердое. Поднял. Это была немецкая винтовка с ножевым штыком. Открыл затвор — пусто, ни единого патрона. Захватил с собой винтовку и стал взбираться на крутой подъем.

Перевалил еще две балки, а между ними с километр пути. И как-то само собой случилось, что он поверил в спокойствие леса. Батов уже плохо представлял, когда попал в этот лес и сколько осталось идти. Шагал, не останавливаясь и не прислушиваясь.

Вдруг перед самым лицом лопнула тишина, в ушах зазвенело, в глазах замелькали искры, упал...

Опять тишина, и опять темнота. Батов не ощущал своего тела, весь превратился в зрение и слух.

Он не знал, сколько пролежал, не шевелясь. Наконец от одного из стволов бесшумно, призрачно отделилась огромная, как показалось Батову, человеческая фигура. Черной тенью, шатаясь, она двинулась прямо на него. Батов окаменел.