Петр Смычагин: Горячая купель

Если бы его когда-нибудь спросили, как действовал, что испытал в эти минуты, едва ли он смог бы ответить да такой вопрос. Лежал мертвецом до тех пор, пока фигура приблизилась не более, чем на два шага. Мгновенно вскочил на колени и сильно послал винтовку вперед. Руки почувствовали удар и мягкое движение штыка. Фигура осела, как-то неестественно крякнула и свалилась возле Батова. Он бросил винтовку и выхватил из коченеющей руки фашиста автомат. Рванул рожок — пустой. Ругнулся, отшвырнул автомат. Взял винтовку. Тяжело, по-стариковски поднялся, перешагнул через ноги немца и быстро пошел не оглядываясь.

— Как это, оказывается, просто, — проговорил он хриплым, чужим голосом. — И как гадко!..

Ему было противно до тошноты и даже почему-то жалко убитого. Все его существо протестовало против содеянного насилия. Но Батов понимал, что, не сделай он этого, сам оказался бы на месте убитого. Только теперь догадался, что гитлеровец, будь у него патроны, конечно, пустил бы не одну очередь для верности.

Снова спустился в балку, а выбравшись из нее, впереди вдруг заметил оранжевые отсветы костров. Приободрился. Зашагал быстрее. Вспомнил, что в руках немецкая винтовка, что она больше не нужна, воткнул ее штыком в землю и сделал движение руками, будто счищая с них мерзость.

— Стой! Кто идет? — послышались родные, русские слова, и блеснувшая в отсвете костра винтовка преградила дорогу.

— Свой, — хрипло проговорил Батов.

— Пропуск?

— Пароля не знаю. Ищу шестьдесят третий полк. Прошу провести к командиру.

Часовой поставил винтовку к ноге и уже миролюбиво спросил:

— Это вы там сейчас стреляли?

— Кто стрелял, того нету, — сердито ответил Батов.

— У вас, товарищ младший лейтенант, кровь на правом виске. Санрота вон там...

Батов достал платок, прижал к виску, посмотрел — кровь. Нащупал царапину от брови к уху.

— Я прошу проводить меня в шестьдесят третий полк, а не про лазарет спрашиваю!

Часовой вызвал дежурного. Оказалось, что Батов попал «по адресу».

Дежурный по штабу, очень молодой майор, внимательно просмотрел документы прибывшего и придирчиво спросил:

— Почему ночью и без команды, один?

— Только вечером получил направление в штабе дивизии, товарищ майор. Туда добирался на попутных машинах, отстал от команды...

Загудел телефон. Майор нехотя поднял трубку, прислушался.

— Крюков слушает, Крюков! — помолчал и коротко бросил: — Не горит. До утра потерпишь.

Положил трубку, сердито вскинул глаза на Батова.

— Почему кровь на лице?

— Оцарапал в лесу веткой. Темно, — не моргнув, ответил Батов.

— Разболтанность, молодой человек! Мне ваши объяснения, так сказать, ничего не объяснили. Надо делать так, чтобы не требовалось объясняться.

Батов не возражал.

— Пойдете в первый батальон, — будто объявляя выговор, заключил майор. — Ясно?

— Слушаюсь! — козырнул Батов, не спросив, где находится первый батальон. Здесь проще: кругом свои люди.

У палатки командира батальона, согнувшись возле телефонного аппарата, засунув руки в рукава шинели и подняв воротник, чутко дремал дежурный связист. Костер около ног солдата чуть теплился. Узнав, что нужно пришедшему, связист нехотя расцепил пригретые руки, всунул голову в палатку, извиняющимся тоном проговорил:

— Товарищ капитан! Товарищ капитан! Вас тут просют...

Капитан сбросил с себя шинель, которой был укрыт, сел, крякнул, ругнулся вполголоса и выехал из шалаша, опираясь на руки.

Припухшее скуластое лицо с очень короткой нижней челюстью и кончик острого носа, круто завернутый к губе. На вид ему было лет двадцать пять. Капитан долго протирал глаза и, выяснив, что нужно Батову, грудным голосом недовольно сказал:

— В пульроту. Вон их палатки. Никого больше не буди. Ложись спать.

Он отстегнул портупею, снял поясной ремень с висевшим на нем пистолетом, бросил его в угол палатки и, повалившись на спину, попятился на локтях на пригретое место.

Батов прошел в расположение пулеметной роты, огляделся, выбирая место поудобнее, ослабил ремень, поднял воротник шинели и привалился к одной из палаток, положив на ее край голову.

Усталость скоро взяла свое, и Батов уснул.

В неглубоком ложочке дымит батальонная кухня. Туда и оттуда по тропинкам, успевшим уже обозначиться на обжитом месте, идут с котелками солдаты. Туда — с пустыми, обратно — с наполненными пахучим, аппетитным супом. В крышках несут горячую гречневую кашу, залитую сверху маслом.