Петр Смычагин - Тихий гром. Книга третья

И тут полоснуло по небу яркой широкой серебристой полосой — за кустом остановились конники. Длинный язык прожектора полизал заросшую низину за рекой, махнул по волнистой шершавой воде и перебрался на этот берег. В серебристом режущем свете водяной пыли, гонимой ветром, обнажилось все до ужаса. Загорелые, обветренные лица показались белыми, как покойничий коленкор.

Страшный прозорливый глаз померк, но долго еще виделись разноцветные круги, мешая что-либо разглядеть даже рядом.

— Ш-ша! — выдохнул Василий. — Слезай! Лошадей тута поколь оставим, а самим оглядеться надоть.

— А ведь он посветил-то нам как раз в самое время, — заметил Григорий, привязывая коня. — Ни разу до этого не сверкнул. Мы бы его, небось, и в лесу заметили.

— Бог, стало быть, нам пособляет… Карабин оставь — шуметь все равно нельзя, — да и пику тоже. Недалечко мы тут отойдем.

Пригнувшись и осторожно ступая, они двигались от куста к кусту и так добрались до последнего. Впереди — травянистая низина и мрачная громада моста. Повыше, справа на косогоре, кусты бежали полукругом, саженей на сто выдаваясь в сторону караульного помещения.

На обоих концах моста с трудом разглядели по часовому. Еще один обнаружился и на середине. Его даже лучше других видно было, но он то появлялся, то исчезал. Наверно, уходил на другую сторону.

— Этот вот самый вредный, кажись, — прошептал Василий, показывая на среднего. — Он ведь речку, знать, караулит…

— А это чего? — всполошился Григорий, показывая почти прямо перед собой.

Долго всматривались они в расплывчатое темное пятно, пока наконец убедились, что и здесь стоит часовой. Он почти не отличался от травы.

— Вот эт бы мы вло-опались, — проговорил Василий, обтирая мокрое лицо рукавом шинели, — Спасибо тебе, Гриша, что доглядел. — Дак ведь и на том берегу тоже такой пост должен быть.

— Нет, — возразил Василий, — по карте помню, да и так видать, что болото там, негде часовому стоять… Стой! Гляди вон! — И Василий упал на землю, увлекая за собой Григория.

— Чего ты? — не понял тревоги тот.

— Да вона, вон, гляди, от караульного сюда идут.

В это время дверь избушки растворилась, и в просвете ее Василий насчитал еще пять выходящих солдат. Но эти мелькнули мимо окна и удалились за избушку.

— Кажись, разводящие это, часовых меняют, — понял Василий. — Ты во все глаза гляди, Гриша. Надо бы их посчитать как-то.

— И так уж во все гляжу, да всего-то их два у меня.

Часового сменили. Ветром оттуда доносило негромкие слова команды, но уходили немецкие солдаты друг за другом, сливаясь в общее пятно. Пришлось еще подождать. И, когда развод шел к середине моста, тут все разглядели.

— Пятеро их топает, — убежденно сказал Григорий.

— Вижу и я, что пятеро… Разводящий не в счет. Остается четыре часовых. Так?

— Так.

— Стало быть, за речкой поста нету, — повеселел Василий и тут же сник. — А ведь чтобы нам уцелеть и дело делать, хошь не хошь, а придется этого, ближнего… Да надо поколь погодить: пущай развод закончится.

— А как подобраться к ему?

— Об том вот подумать надоть…

Показалось, долго лежали. На мокрой земле совсем холодно стало. Ушли за куст, попрыгали, там, потолкались — заходила кровушка по жилушкам, потеплело в середке.

Дождь снова начал усиливаться, и тьма навалилась кромешная, ветер хлестал немилосердно.

— Вот чего, Гриша, — живо сказал Василий, словно догадавшись о чем-то, — переведи-ка сюда лошадей поближе. Вот за эти кусты. А я тут за им понаблюдаю.

Глядя вслед Григорию, Василий удивился и обрадовался: тот исчез буквально в десяти шагах, будто растворился во тьме. А когда вернулся за куст, то и часового не смог разглядеть.

Сгоряча зашагал в рост навстречу тугому черному ветру, но вовремя спохватился, лег и — где по-пластунски, где на четвереньках — заспешил вперед. Ни сырости травы, ни дождя он не чувствовал. Его охватил какой-то звериный трепет. Наверное, так вот и хищник трепещет, когда подкрадывается к опасной добыче, способной защитить себя.

Он полз, казалось, уже долго, а часовой все не показывался. Вдруг впереди и чуть слева услышал едва уловимые, глухие хлопки. Затаился и через минуту разглядел, что часовой ходит по небольшому кругу и хлопает руками, схлестывая их крест-накрест, чтобы согреться. Винтовка висит у него на левом плече, воротник у шинели поднят.

Василий спружинился весь, сжался и, дождавшись, когда часовой повернулся к нему спиной, рванулся, кажется, не задевая земли, на ходу выдернул шашку из ножен и… Немец успел все-таки повернуться, воздуху вдохнуть успел, но крикнуть не успел… Голова у него неловко свернулась и ударилась о ствол винтовки. И упал он не враз, а будто подумав сначала.