Петр Смычагин - Тихий гром. Книга третья

Вроде, бы простой вопрос не на шутку озадачил дядьку Ерему. По всей видимости, ни задавать, ни отвечать на него этому человеку не приходилось, может быть, потому что много лет прожил бирюком в лесу. Набив табаком трубку, раздумчиво почесал в затылке и, не найдя ответа, пошел в прихожую прикурить от лампы.

— Так ведь сроду воюют люди, — снова заговорил он, воротясь и присев на свое место, — а для чего воюют, про то их и пытать надо. Вы ж воевали, вот и скажи, за что.

— Ну, про нас и собаки не брешут. Зачалась война — в теплушки посадили, винтовки, котелки выдали и повезли, куда им надо. Нас ведь иные офицерики пушечным мясом в глаза величают, а ежели поласковей, так серой скотинкой кличут. Тому вон баранчику баушка, небось, не поясняла, для чего позвала… Вот и мы на войне такие ж бараны, да и немецкие солдаты — тоже…

— То я давно знаю, — хитровато улыбнулся Ерема, распуская по комнате душистый дымок. — А ты, коли знаешь, скажи, из-за чего ж воюют люди?

— Да я тебе сказываю, что люди-то шибко разные бывают…

— Так не про серую скотинку я спрашиваю, — засмеялся Ерема, — а про людей.

— Ну, пан твой, за что воюет?

— Того не докладал он мне. Но, заметно было, пошел без радости. Панночку молодую с дитем покинул. А она, как подходили немцы, сбежала… Не верится, чтоб им нужна была та война. Где они теперь все?

В начале разговора Василию казалось все это просто и понятно. Солдатская жизнь еще до войны и потом на фронте давно отгородила его от офицеров непроницаемой стенкой. А тут вдруг понял, что есть в его суждении какой-то изъян. Выходит, что и пану война не нужна, коли потерял он все, может, и голову. Да и мало ли офицеров гибнет…

— Оно, конечно, едва ли много найдется охотников башку-то свою подставлять, — нехотя согласился он и тут же сам себе возразил: — Так ведь кому-то нужна она, проклятущая, все-таки! Кто-то ж ее зачинает?

— Хотел бы я то знать, — вздохнул дядька Ерема, вертя в руках уже погасшую трубку и поглядев на стенные часы в деревянном футляре. — Не сама же она начинается, как чума.

— Мы, как слепые котята, — усмехнулся Василий. — Глядишь на его, на котенка, тычется мордой возля самой сиськи, а найтить никак не может. Чую, что рядом гдей-то лисичка, а на след никак не выйду.

— Не нашего ума это дело, должно быть… Сидеть-то не устал?

— Нет, посижу еще… Ума-то, может, и не нашего, да шкура-то вот вся испорота наша и закапывают нас же. А, поколь голова еще на плечах и не звенит в ей, как вон у Григория, помозговать не мешает. В тот день, как итить нам в штыки, чистенький такой офицерик, видать, из тылу, все про какие-то Дарданеллы толковал перед строем. Будто бы завоевать нам их надоть зачем-то непременно… Вот он, наверно, все как есть мог бы разобъяснить.

— Не стал бы он тебе объяснять, — убежденно возразил дядька Ерема. — А когда бы и взялся толковать про то, так напустил бы туману, чтоб еще больше тебе заморочить голову.

— Эт отчего так?

— Да, сам же ты сказал, что баба Ядвига ничего не поясняла своему барану перед тем как зарезать.

— И то правда, — засмеялся Василий.

— Спать хлопчику пора, — подала голос Ядвига.

Беспрекословное подчинение хозяйке было здесь нерушимым законом, потому Ерема помог Василию улечься и попрощался.

Перевязки Ядвига делала раз в сутки — вечером. Но на следующее утро, изменив своему правилу, она посмотрела на бедре у Василия рану и расцвела.

— Ну, сынок, теперь пойдут наши дела в гору, — сияла бабка лицом. — Ты погляди, как тут очистилось все!.. Еще б разок парного мяска покласть — и заживать начнет.

— Не вздумай, баушка, последнюю овечку на это дело употребить, — встревожился Василий, — теперь, небось, и так на поправку пойдет.

— Не твое то дело, хлопчонок, лежи.

Скоро Ядвига исчезла. Потом вернулась какая-то вся светлая, молодая. Покормила «сынков» обедом и, как всегда, приказала поспать, «чтоб не слышать, как болячки уйдут».

Проснувшись в четвертом часу пополудни, Григорий опять обнаружил тишину и, храня ее, шутливо погрозил пальцем товарищу, чтобы тот молчал. Но тишина властвовала не более четверти часа. Неожиданно резко и грубо где-то невдалеке хлестанул винтовочный выстрел. Бывалые солдаты безошибочно угадали, что выстрел был именно винтовочный, а не какой-то другой. В голове у Григория завыла целая колокольня, но, взглянув в окошко, он тут же вскочил с топчана и шагнул к столу.

— Ну, слышь, Вася, чегой-то стряслось недоброе, кажись.

— Да чего там такое?! — тревожно и сердито спросил Василий, порываясь подняться.