Петр Смычагин - Тихий гром. Книга третья

— Рану не закрывай, я скоро!

Минут пять мужики молчали, не зная, что подумать, потом Григорий тревожно спросил:

— Куда ж эт она?.. Раздетая ведь, кажись, выскочила.

— И кофта на ей безрукавая, — добавил Василий, лежа на боку и опасливо поглядывая на обезображенное бедро. — А не встречал ты Доната Вовчика с тех пор, дядька Ерема?

— Э-э, Донат на другую ж ночь после вас удрал куда-то с семьей, — посмеиваясь, отвечал дядька Ерема. — Конягу мы ему добыли у тех швабов и столько же им заплатили, как они ему…

Вдруг дверь из сеней растворилась, бабка почему-то долго лезла в нее и уже оттуда начала командовать с придыханием, будто волокла тяжелую ношу:

— Ярема! Засвети лампу да пособи!

Бойко вскочив от стола, Ерема бросился к ней в прихожую.

— Ой, стара! Сама барашка зарезала! Чего ж ты не сказала-то? Я бы помог.

— Вот и помогай! — коротко отрезала бабка.

Там же, на полу возле порога, они принялись свежевать барашка. Сняв шкуру с его задней ноги, Ядвига отбежала к рукомойнику и, промыв руки, торопливо вырезала толстую пластину теплого бараньего мяса, обмыла ее каким-то раствором и поспешила к Василию.

— Ну, давай твою болячку, сынок! Все равно мы ее одолеем. Она аккуратно приложила пластину к ране, сверху накрыла тряпкой, во много раз сложенной, чтоб мясо дольше не остыло, и забинтовала.

— Вот эт дак ба-абка! — зашептал Григорий, когда Ядвига ушла в прихожую, захватив склянки и тазик с грязными тряпками. — Такая, знать, и от себя отрежет, коли понадобится…

— Чем же мы расплачиваться-то за все станем? — так же шепотом спросил Василий.

Постоянно видя страстные хлопоты Ядвиги и убедившись в ее знахарских способностях, они уже безоглядно верили в свое выздоровление. Все дело во времени. А сколько его, времени, уйдет, ни они, ни бабка не знали, конечно.

— Кто ж теперь овечку-то твою полюбит? — послышались из прихожей шутливые слова дядьки Еремы.

— Полюбилась она, еще осенью, — в тон ему отвечала бабка. — Ну, а как нового барашка не принесет, тебя, старого черта, покличу до моей овечки.

— Куда мне, старо́му, — покряхтел Ерема.

Перебрасываясь шутками, они делали свое дело. А раненые солдаты, ухоженные заботливыми руками Ядвиги, не могли уснуть от волнения. Где-то на громадном пространстве разбойно гуляла война, заглатывая своей ненасытной пастью все новые жертвы. Миллионы солдат мерзли в окопах, кормили зловредную окопную вошь.

— До смерти молиться нам за этих людей надоть, — прошептал Василий.

— И то, знать, не отмолиться… А то чем же… — вяло откликнулся Григорий и уснул на полуслове. Теперь не разбудить его и пушечным залпом.

— Не спите? — Негромко спросил дядька Ерема, входя в полутемную комнату и присаживаясь на свое место к столу. Сюда падал неяркий свет через открытую дверь из прихожей.

— Да я-то не сплю, — отвечал Василий. — Может, и до утра не усну: левый бок давно отлежал, и спина онемела…

— А ежели посидеть часок-другой? — осторожно предложил дядька Ерема.

— Пожалуй, попробовать надоть, — сказал Василий и несмело завозился на топчане.

Ерема помог ему. Подушку задвинул в угол, правую ногу — вдоль топчана, левую на пол опустил, а спиною на подушку навалился он.

— Благодать-то какая! — обрадовался Василий и перенес тяжесть тела на левую ягодицу. Пока не получалось у него такое сидение.

— Давно б, надо сделать это. Чего ж ты молчал-то?

— Дак ведь мы, как дитенки малые, — словно оправдывался Василий, — без чужих рук ни сесть, ни лечь… Уж куда хуже, нужды вон и то не справить. — Из глаз у него горькие слезинки выкатились от сознания немощи своей, да никто в темноте не разглядел их. — Как же мы расплачиваться станем за ваши заботы?..

Не боясь разбудить Григория, они говорили, не сдерживая голоса, потому Ядвига все слышала. Держа на весу полусогнутые мокрые руки, подлетела коршуном к топчану Василия, едва не наступив ему на ногу, и обиженно запричитала:

— Ах, какой ты заморочный хлопчонок! Да кто ж такие дела за о́ткуп делает? То был бы великий грех! А вот как залечим все ваши раны, то и у нас с дедом крылья повырастают. — Она задержалась еще чуток, словно бы ожидая возражений, вернулась в прихожую и оттуда еще добавила: — Выкинь такие думки из головы. Не обижай стариков.

— Война, ведь она для всех не конфетка, — степенно заметил дядька Ерема, не торопясь набивая трубку. — Никому от нее добра нет.

— Э-э, чегой-то не то говоришь ты, дядька Ерема, — возразил Василий. — Ежели никому от нее добра нет, то для чего же воюют люди?