Петр Смычагин - Тихий гром. Книга четвертая

Умолк Прошечка, загораживая Виктора Ивановича от встречного колючего ветерка. Только в последние месяцы начал он понимать этого человека, ничего не нажившего для себя за сорок девять лет опасного и неприютного житья на свете. Вспомнил, как честил Виктора Ивановича, безмозглым дураком обзывал, когда тот землю продал и дом, а сам в балаган залез с семьей. Не пил, не гулял, для хозяйства почти ничего не покупал, а деньги такие улетели!

Прошечке даже неловко сделалось отчего-то, совестно перед этим человеком. Ведь это ж какую надо иметь веру в свое дело, чтобы отдать за него все без остатка! И сыновья на том же алтаре сгорели, и здоровье. А теперь везет он свою непокорную и непокоренную голову — больше ничего не осталось у него. Не всякий на такое способен!

И вдруг этот человек, до недавних пор мало приметный, показался Прошечке могучим великаном. Будто даже спиной ощутил он эту величину, завозился в тулупе и, прижав рукой одну сторону высокого воротника, обернулся и стрельнул взглядом по обреченному. Ни сожаления о случившемся, ни тени страха не обнаружил в потемневших глазах арестованного.

— Чегой-то жарко сделалось мине, — объявил Прошечка, стаскивая с себя тулуп. — Накинь, Виктор Иванович, може, тебе прохладно.

— Да мне ведь уж вроде бы ни к чему здоровье-то беречь, — улыбнулся Виктор Иванович, принимая тулуп.

Все спутники понимали это, и разговор не клеился, как в присутствии покойника.

В тот же день, только позднее, Мирон Рослов, заложив Ветерка в легкую кошеву, отправился в город. Молва об аресте Виктора Ивановича еще утром облетела весь хутор. О том, что прятался он где-то рядом более полугода, догадывались все, но молчали. А услышав о случившемся, поняли, что не само собою так вышло — выдал кто-то. И, не сговариваясь, подумали на Кестера.

Виктору Ивановичу ничем уже теперь не поможешь. А ребят выручать надо, потому и направился Мирон к Чебыкину, хотя и не подозревал раньше, что именно он может выручить из беды. Поехал не на службу, а прямо домой к нему — старые знакомые все-таки.

Ивана Никитича застал на квартире, не успел он уйти после обеда. Как раз одевался возле порога. Невысокий, жилистый, проворный. Темно-русые волосы назад зачесаны, большие залысины поблескивают. Глаза серые, пронзительные, под носом — короткие усики, будто бантик нарочно прилеплен.

— О, Мирон Михалыч пожаловал! — крутанулся Чебыкин, распустив веером ловко подогнанную серую шинель и держа в руке шапку. — Проходи.

— Да ведь задерживаю тебя, Иван Никитич. Идти, кажись, наладилси.

— Ничего, работа не волк — никуда не денется. Ты ведь по делу заехал-то? Присядем хоть вот в прихожей. Там Сонюшка моя отдыхает. Нездоровится ей все.

— Ребяты — Степа наш да Леонтия Шлыкова Яков — из полка удрали по осени. Теперь вот прячутся. Пособить бы им….

— Помогу. Чего же раньше-то не приехал?..

— А то вон Виктора Ивановича схватили…

— Когда? — подскочил на месте Чебыкин.

— Утром ноничка, задолго до свету. Мы и не слышали ничего.

— М-м, — заиграл желваками Чебыкин. — Ну, с ним долго разговаривать не станут. Может, уж нету его. Как он здоровьем-то?

— Да плох, сказывают. Кровь горлом шла. Он уж и без палачей на ладан дышал, знать.

— М-да! — будто поставил точку Иван Никитич, вставая. — А вашим ребятам сейчас же документы сделаем. Поехали!

Во дворе Мирон достал из кошевы мешок муки и перенес его в чулан — гостинец. У военного отдела Чебыкин велел Мирону подождать. Не более получаса прошло — еще Ветерок не дожевал порцию овса из торбы — подошел Иван Никитич и, подавая бумаги, сказал:

— Вот вашим ребятам отсрочка на поправку после болезни. Три месяца никто их не тронет. Но вы не сидите сложа руки, за это время надо их устроить куда-то на такую работу, чтобы в строй не взяли их.

— Да где же такую работу найдешь? — простовато вопросил Мирон, пряча бумажки за пазуху.

— Тьфу ты, беда-то с вами! — сунув в рот папиросу и прикуривая от зажигалки, ругнулся Чебыкин. — Ты как дите малое… Ладно! Месяца полтора-два погуляют, потом присылай ко мне. Я их в кожотдел направлю сапоги шить. А пока пусть приноравливаются к такой работе — там ведь умение спросят.

Всю обратную дорогу дивился Мирон этому человеку. Для него нет невозможного, все у него ясно и просто! Но понимал мужик, что не без риска такие дела делаются, хотя и не мог знать всю меру того риска. Две справки — сущий пустяк. Всего же их выдал Чебыкин к тому времени более трехсот. Чуть ли не целый батальон отнял у Дутова маленький, незаметный писаришка.