Петр Смычагин - Тихий гром. Книга четвертая

Закуски наготовила им Полина. С выпивкой вышло похуже. Уперся Прошечка напрочь — нету! — и все тут. После смерти Катерины постарел он враз и душою отмяк вроде бы. Но порою, становясь прежним, не щадил никого, будь перед ним хоть царь, хоть бог.

— Ты поищи, поищи, Прокопий Силыч, — неотступно наседал Красновский. — В лавке-то поищи.

— Э, черт-дурак! Да что ж я не знаю, что ль, чего у мине в лавке есть! Мыши там одни. Торговать нечем. Я уж не помню, когда и заходил туда.

— Ну, хоть самогонкой угостил бы. Кто же так гостей встречает?!

— Не гости вы, а черти-дураки!.. Н-на! — швырнул он связку ключей на стол. — Иди да сам ищи, коль охота!

Была у Прошечки самогонка и вовсе не под замком даже. Но гости непрошеные раздражали его. Вот-вот взбесится и погонит их прочь. Никого не боится он.

— Ладно, — примирительно сказал Красновский, крутанув колечко темного уса, — сходи, Прокопий Силыч, к Чулку, там наверняка есть.

— Еще чего! Мальчик я тебе, что ль, черт-дурак, ночей по дворам бегать! Да она хоть и есть у его, нешто он так и выложит — на?!.. Сам иди, коль выпить загорелось.

Самогонки добыли и кутили изрядно. Прошечку в компанию звали — не поддался он соблазну. О деле за весь долгий вечер ни слова не проронили, так что хозяин и подозревать не мог, что они собираются делать. Для чего отправили свою подводу и остались тут на ночь? Не ради ли того, чтобы покутить?

Утром гости проснулись раным-ранехонько. Даже завтракать не стали, а велели Прошечке поскорее закладывать в розвальни его любимого Савраску да гнедую еще пристегнуть сбоку. Прошечка завозражал было, но ему объяснили, что это не вчерашняя самогонная просьба, а приказ власти в военное время. И даже не сказали сразу-то, куда их придется везти.

За плотиной повернули в сторону Бродовской, а когда миновали Шлыковых, велели придержать коней и ехать шагом. Завертелись догадки в голове у возницы. Начал он понимать что к чему.

Невысоко над хутором висела одинокая стылая луна. Небо подернуто было тонкими, перистыми, чуть-чуть розоватыми облаками. Седой безветренный мороз глухо давил на землю. Весь воздух был пронизан мельчайшими сверкающими искрами. Хутор еще спал. Только в доме у Кестера одно окно светилось.

Когда дорога повернула на выезд, виден стал огонек и у Даниных.

— Стой! — негромко скомандовал атаман.

Все уставились в освещенное окошко, чуть не доверху задернутое цветастой занавеской. Невидимый за простенком, кто-то курил, выпуская густые клубы дыма.

— Дойди-ка, Прокопий Силыч, глянь. Уж не сам ли хозяин домой пожаловал.

— Да ведь баушка же у их курит, — недовольно ворчал Прошечка, выбираясь из розвальней и понимая, что теперь не уйти Виктору Ивановичу, ежели он дома. Хлипкой калиткой сердито хлопнул и в сенцах нарочно потопал, чтоб услышали. Нащупал в темноте скобу и отворил дверь.

Матильда Вячеславовна, сидя за столом, курила. Анна, держа лучины в руке, видимо, намерилась растопить печь. А Виктор Иванович, молча поднявшись с лавки, большими шагами устремился к порогу и встал над лоханкой. Густая черная кровь хлынула у него изо рта. Он давился ею, задыхался, изредка взглядывая на вошедшего мрачно потемневшими глазами.

— Ты бы схоронился куда, Виктор Иванович, — жалобно и как-то непривычно застенчиво молвил Прошечка. — С улицы-то видно ведь. Атаман и милиционер там…

Ему никто не ответил, и Прошечка, надавив лопатками на дверь, вышел.

— Ну и чего ты там узрел? — спросил Красновский, когда Прошечка подошел к саням и взялся было за вожжи.

— Бабка и курит как раз, — ответствовал Прошечка.

— А чем Виктор Иванович занят?

— Да я его не заметил, — собираясь тронуть коней, отвечал возница.

— Стой! — прикрикнул на него атаман, шустро выскочив из саней. — И ты, выходит, краснеть зачал, Прокопий Силыч. Мы отсель и то видели, а он там был и не заметил!

Красновский первым нырнул в калитку, за ним — атаман и писарь. В избе пробыли недолго, минут пять. Виктора Ивановича, одетого в распахнутый старенький полушубок и бараний треух, вывели под руки, будто пьяного. Рот он зажимал какой-то большой темной тряпкой. Усадили в середину саней, а сопровождающие плотно вокруг разместились.

Покосился на них Прошечка, скрипнул зубами и, трогая коней, съязвил:

— Чего ж вы его не связали-то, черти-дураки! Ведь выскочит да убежит.

— Тебя не спрашивают, ты и не сплясывай. Твое дело погонять! — окрысился на него Красновский. — Может, рядом с ним захотелось, дак тебя свяжем и сдадим вместе. Поворачивай на городскую дорогу!