Борис Изюмский: Дальние снега

Меншиков, зевнув с повизгом, обвел всех приветливыми живыми глазами.

Стоял в углу поджарый, с жеваным лицом, адмирал Сиверс. Возле него ладонью подбивал бороду в проседи новгородский враль, иезуитский выкормыш, архиепископ Феофан Прокопович, что с готовностью расторг помолвку Марии с Сапегой. Похрустывал тонкими пальцами князь Шаховский, рассеяно слушал, что ему нашептывал сморчок Нарышкин, — не иначе суесловил.

Канцлер граф Головкин натянул на лицо маску. Влезть бы в его башку, узнать, что замышляет подговорщик?.. Да и подлипала, бездельный ласкатель Василий Долгорукий хорош. Ишь, каким павлином вырядился.

Светлейший сел в кресло с княжеским гербом. Парикмахеры подкрашивали его усы, покрывали ногти лаком, причесывали, камердинеры облекали костистое тело светлейшего в одежды, а он перебрасывался словом то с одним, то с другим из визитеров: обещал, журил, милостиво похвалил, приказывал, и приказы те записывал его секретарь — молчаливый, старательный Андрюшка Яковлев.

— Принеси огуречного рассолу, — приказал светлейший херувимчику-камердинеру, и тот выскользнул.

Головкин с трудом потушил презрительный взгляд: «Сейчас будет опохмеляться». Снова натянул на лицо маску невозмутимости.

Напившись из серебряного жбана рассолу, Меншиков затолкал в ноздри табак, смачно почихал и отпустил визитеров восвояси.

Пока чада и домочадица не проснулись, князь в домашней канцелярии крепил письма и диктовал распоряжения секретарям.

На потолке резвились писаные розовые амурчики, скрывшие прежний портрет Петра I. Портрет этот царю не понравился схожестью со святым на иконе. Только маленькую пушчонку, намалеванную возле портрета, признал бомбардир, остальное приказал соскрести. Тогда и появились амурчики да плафон французского живописца Пильмана.

…Меншиков удобнее устроился в кресле и, не выпуская из зубов костяного длинного чубука, стал просматривать отчеты управляющих имениями.

Готовно застыли три секретаря: Франц Вист, Адам Вульф да Андрюшка Яковлев. Первые два ведали иностранной корреспонденцией, а Яковлев — перепиской хозяйственной и составлением поденных записок.

Светлейший довольно свободно говорил по-немецки, голландски, но обучением письму и чтением себя не обременял: к чему засорять мозги, коли есть расторопные секретари.

Владения Меншикова разрастались все более. Теперь в его «империю» входили пожалованные за службу семь городов, три тысячи сел и деревень со ста тысячами крепостных, земли в Малороссии, Прибалтике, Польше, Пруссии, Австрии…

Он скупал доходные дома, мызы, харчевни, лесные угодья, открывал винокурни, кирпичные, мыловаренные, стекольные заводы, хрустальные мануфактуры, лесопильни, бумажные мельницы и солеварни. Не гнушался и малым прибытчеством: недавно отправил на Монетный двор серебра на двадцать пять тысяч рублей, а получил оттуда новоманерных гривен, с примесями, на сорок тысяч. Отдавал деньги в приплод… Графу Андрею Матвееву занял под заклад алмазов и при шести процентах годовых. Был даже… экономом Александро-Невского монастыря и без согласия светлейшего настоятель не мог производить траты.

Только в Москве у Меншикова двести лавок, да еще в Поморье рыбные промыслы, рудники. Его люди били моржей и тюленей в Белом море, собирали мед в приволжских лесах, привозили из Сибири бобровую струю.

Светлейший отправлял хлеб, сало, лосиную кожу, щетину, пеньку в Англию, Голландию, торговал икрой и воском, изюмом и ладаном, выписывал породистых овец из Силезии, Испании. Через подставных лиц принимал казенные подряды, за мзду освобождал купцов от внутренних пошлин, а для откупщиков добивался поблажек при питейной продаже.

Да, был он, как сам любил говорить, капиталист. Кабы знал кто, сколько его миллионов лежит в банках Амстердама и Антверпена!

Деньги — это власть, могущество…

…Обладая прекрасной памятью, Меншиков помнил имена верных и нужных людей, донесения годовой и более давности, свои распоряжения, держал в уме множество цифр.

Сейчас он внимательно слушал секретаря, читавшего письмо управителя раненбургских имений Якова Некрасова и ясно представил этого высокого, тощего, беспредельно преданного ему слугу.

«Государь мой премилостивейший, Александр Данилович! Доношу вашей светлости… Нынешний год был зело мочливый, а земли иловатые, и от того урожай худой ожидается. А потому, как в запрошлом годе, хлеба ржаные весьма худые были, отчего крестьяне ваши в скудости, весьма нужду претерпевают. Мужики поборами казенными зело отягощены, и недоимки за год прошедший не плачены.