Александр Андреев - Спокойных не будет

Нынешние строители, унаследовавшие кочевой, непоседливый дух отцов, также любят забраться подальше, в глухомань, в звериную дичь. Только вторгаются они теперь, вооруженные всевластной техникой. А она все прибывала сюда, эта техника. По бездорожью, прорубаясь сквозь чащобу сосен и лиственниц, продиралась, чтобы прочно встать тут на колеса, на гусеницы и начать дробить, крошить и черпать, черпать зубастыми ковшами породу... И едва привыкнешь к одному пейзажу, как назавтра он уже другой: на этом месте уже строительная площадка. Гул моторов все настойчивее овладевал пространством, расплескиваясь по тайге, по берегам реки.

Мою бригаду Петр перекинул на постройку дома, его нужно было срочно довести до конца и сдать.

В палатке у нас дежурный проспал, печка погасла, и к утру холод приморозил подушки к железным спинкам кроватей. Но как только подбросили дровишек и запалили их, печка сейчас же накалилась — в этом преимущество железных печек. Мы все встали, не давая себе времени на раздумья, на поблажки — сказывались армейские навыки,— и одевались с какой-то автоматической привычной покорностью, молча, без шуток, без перебранок.

Лежал лишь Леня Аксенов, все крепче цепенея во сне, по мере того как в палатке теплело.

— Илюха, буди Леньку,— попросил я.

Илья стащил с головы его одеяло. Парень, чуть всхрапывая, спал, подтянув острые колени к самому подбородку, и лицо его сковала какая-то страдальческая гримаса. Илья легонько толкнул его в плечо, сказал, усмехнувшись:

— Вставайте, сэр, кушать подано.

Такое неожиданное и несвойственно изысканное для Ильи обращение развеселило всех. Мы окружили Леню, тормошили, он как-то по-детски хныкал и не просыпался, у него не хватало сил разорвать оковы сна, выбросив руки, он отталкивал нас от себя... Очнувшись наконец, он вскинулся и сел на койке, невидящим, растерянным взглядом обвел палатку, как бы припоминая, где находится. Потом надавил кулаками на глаза, посидел так, чуть покачиваясь, губы его дрожали; надел валенки и вышел на улицу. Я прошел следом за ним.

Леня завернул за палатку, остановился, закрыл лицо ладонями и заплакал, трогательно, по-щенячьи скуля; в полумгле видно было, как вздрагивали его плечи. Мне самому хотелось заплакать от жалости к нему: молоденький, еще не оперившийся совсем, из-под отцовской кровли, из просторного дома, от стола с хрустящей от крахмала скатертью, от книг да в самое лихо, в медвежье логово, в стужу, к изнурительной работе, и спать хочется, и холодно, и тяжело, а надо...

— Что с тобой, Леня?

Он испуганно выпрямился, и голос его принял твердое звучание.

— Ничего, а что? — Присев, зачерпнул в горсть снега и бросил себе на лицо, будто умываясь.— Что-нибудь случилось непредвиденное, бригадир?

— Все в порядке, Леня.— Я отошел. Мне понравилось, что он не пожаловался, даже вида не подал.

В полдень на стройке дома появился незнакомый человек, высокий, плечистый, в парусиновой черной куртке на меху, в унтах, в шапке с опущенными наушниками; из-под низко надвинутой шапки, как синий просвет неба из-под тучи, светились голубые глаза. Был он молодой и, по всему видать, неунывающий, с задорной дерзостью, под стать нашим ребятам. Он взбежал по захламленной лестнице на второй этаж, взглянул наверх — мы устанавливали стропила.

— Кто у вас тут главный? — спросил он Трифона.— Ты небось?

— Ну, я,— ответил тот.— Как догадался?

— По важной осанке.— Пришедший ухмыльнулся.— Сразу видно, что начальник.

Трифон усмехнулся в ответ.

— А ты думал как! У начальника и вид должен быть соответствующий. Я бригадир. И вот он, Токарев, тоже бригадир. А еще у нас есть начальник берега Петр Гордиенко. Скоро появится, наверное.

Леня Аксенов придирчиво оглядел пришедшего.

— А вы случайно не из газеты?

— Как ты угадал?

— У меня глаз наметан на корреспондентов. Может быть, рассказать кое-что об успехах? Как раз для очерка о романтиках.

— Ну, расскажите, послушаю, — сказал незнакомец, подмигнув Лене.— Уж не ты ли метишь в герои очерка?

— Могу и я. Биография не запятнана, поведение и прилежание отличные. Бригадир может подтвердить.

— Подтверждаю,— отозвался я.— Можете ставить его в пример.

— Вы слышали? — сказал Леня.— Берите меня в герои, сэр, пока я не раздумал.

Незнакомец, рассмеявшись, нахлобучил шапку ему на глаза.

— Эх ты, романтик! А сам плачешь небось втихаря, жалеешь, что оторвался от папы с мамой,— угораздило же поехать в такую даль!