Александр Андреев - Спокойных не будет

Названов положил мне на плечи руки, они были горячи и тяжеловаты. Но я не сделала ни единого движения, чтобы освободиться от них; мне было приятно ощущать и их тяжесть, и их тепло; тепло как будто облило меня сверху донизу; я со страхом чувствовала над собой его власть — власть рук... Оторвав взгляд от голубоватого снега на балконе, я повернулась и встретилась с его глазами: они возбужденно светились. Только тут стал доходить до меня смысл того, что говорил Названов,— слова его пробивались ко мне, как сквозь густой туман.

— Человек живет для наслаждений... Любовь — это первооснова человеческого бытия. Любовь — это главный стержень, вокруг которого вращается вся жизнь человечества с его грехом и с его святостью, с его безднами и взлетами, с его гениями и посредственностями, с его страданиями и восторгами. Любовь — это в конечном итоге продолжение жизни на земле. Одна она бессмертна и разумна. Она заставляет наслаждаться всем, что тебя окружает. Картины, музыка, стихи, путешествия — все твое. Если ты захотел пить, а рядом бьет из земли родник, то тебе надо лишь нагнуться, зачерпнуть и выпить. Если растет цветок, то сорви его, поднеси к лицу или приколи к волосам. Не надо сдерживать порывы. Любовь за это мстит: высушивает душу, а душа подобна полю без влаги — покрывается трещинами. На нем вырастают не цветы, но сорняки. Душа, заросшая сорняками! Вы только представьте!..

— По-вашему, надо брать все, что попадается под руку? — сказала я, стараясь осмыслить уже не только то, что он говорил, но и для чего это все говорилось.

— Нет, не все,— прошептал он.— Надо брать редкое, то, что напоит до краев: солнце, искристое вино, цветы, красоту любви.— Чуть склонившись, он поцеловал меня; а затем, не отрываясь от меня, не выпуская из объятий, отвел от окна к тахте в углу; шепот его становился все горячей, прерывистей: — Ты такая красивая... Удивительная... Я никогда еще не встречал такой женщины... Это счастье — быть рядом с тобой...

Я чувствовала, как в груди моей становилось тяжелей и тяжелей, хотелось крикнуть, но голос мой обрывался, пыталась пошевелиться, но тело мне уже как будто не подчинялось, не было сил... И вдруг внезапно, остро и больно, точно молнией, ударило по глазам: я увидела глаза Алеши. И них стоял дикий, нечеловеческий крик, боль, ужас!.. Мной самой овладел ужас. Собрав все силы, я рывком отшвырнула от себя Названова. Не ожидавший этого, увлеченный, он грохнулся на пол возле тахты.

— Что ты? Что с тобой? Женя!..

Я наклонилась над ним.

— Никогда. Слышишь? Никогда! — Через несколько минут меня в квартире уже не было. Вадим бросился провожать, но я запретила: — Не надо. Сама дойду.

Возле подъезда я постояла немного. Жадно вдохнула студеный воздух и содрогнулась всем телом, крупно, зябко, и запахнула пальто. Взглянула на часы: без четверти два. По освещенным улицам брели толпами подвыпившие люди. Они уже нагулялись.

Я шла одна, еще не зная, куда приду. Папа и мама, наверное, не вернулись из гостей, а если вернутся, мама удивится, найдя меня дома, обязательно пристанет с расспросами: почему пришла так рано, что случилось?

Падал тихий снежок, роился вокруг фонарей, и на тротуаре темной цепочкой ложились мои следы. «Не надо сдерживать порывы, — вспомнила я слова Названова.— Душа подобна полю без влаги покрывается трещинами...» Какая дешевка, пошлость! Вот так нас, дурочек, и ловят. На красивые фразы. Я засмеялась невесело: расхрабрилась, попыталась блеснуть свободой. Какая тут свобода! Человек, страдающий от тоски и одиночества, не может быть свободным... От обиды выступили слезы: как позволила обнять себя, поцеловать?.. Чужому человеку! Какая бесхарактерность!

Из туннеля вымахнул и, гремя кузовом, понесся по Смоленской площади самосвал. Перед светофором оглушительно, кажется на весь город, заскрипев тормозами, он осадил, весь задрожав от нетерпения. Я подбежала к кабине машины, постучала в стекло дверцы. Водитель, повалившись на правый бок, открыл ее.

— Чего тебе? — спросил он. Это был молодой парень в серой кроличьей шапке.

— Ты куда едешь?

— Пока прямо. А что?

— Подвези немного.

— Прыгай скорее!

Мелькнул зеленый огонь светофора, и машина, взревев, рванулась вперед. В кабине было тепло, пахло нагретым металлом и маслом. Шофер, повиснув на руле, гнал по пустынной улице, громыхал на перекрестках, ревел в туннелях.

— Новый год пропустил? — спросила я, склоняясь к нему.

— Пропустил, черт бы ее побрал, такую работу! За город гонял. Обещали, что вечером буду назад. Ничего, наверстаю! Плохо одно: жена с ума сходит, наверно.— Парень, взглянув на меня, засмеялся.— А ты почему одна? Поссорились, что ли?