Александр Андреев: Спокойных не будет

— Рехнулась ты, девка, свалишься ведь,— проворчала она.

Мимо проплыли в свете фонарей люди, они кричали и махали руками, кепками, платками. Алеша не пришел...

Нет, вот он! Вбежал на платформу, сумасшедший, отчаянный. Постоял секунду в растерянности, глядя вслед уходящему поезду. Затем метнулся в вокзал...

АЛЁША. Кажется, действия мои вышли из подчинения рассудку. Выпрыгнув из кузова попутного грузовика, я влетел на платформу и увидел лишь красные огоньки на хвостовом вагоне поезда. Уехала! Я ворвался в здание вокзала. На телеграфе за стеклянной перегородкой сидела знакомая девушка Галя. Она раньше работала в изыскательской партии, взглянула на меня с тревогой.

— Что с тобой, Алеша? На тебе лица нет.

Я схватил бланк и с лихорадочной поспешностью написал, брызгая чернилами: «Иду за тобой. Без тебя нет жизни».

— Галя, немедленно отправь в только что ушедший поезд. Не задерживай!

Я выбежал на перрон и спрыгнул на железнодорожное полотно. Шел, притупляя острую, неостывающую боль в груди, и думал: пройду пешком, по шпалам, где-нибудь прицеплюсь к проходящему составу. К товарному. А там самолет... Только бы не сидеть на месте!.. Шаги были неровными, от этого и мысли казались рваными, беспорядочными — не мысли, а вспышки. Я дойду до нее во что бы то ни стало, куда бы ее ни завезли... Без нее тьма, беспросветная, кромешная.

ЖЕНЯ. В купе нас было четверо: молодожены Аркадий и Катя, Эльвира Защаблина и я. Втиснулся еще и Вадим.

Поддерживать разговор у меня не было сил, я взяла плащ и вышла в коридор, к окну.

«Куда Алеша бросился со всех ног?» — точила неотступная мысль. Ко мне подошел Аркадий.

— Держись, Женька,— сказал он.— Всякое бывает.

За окном внизу всплывали из темноты и опять тонули во мраке тусклые огни промелькнувшей станции.

АЛЁША. Я дошел до середины перегона. Постепенно шаги сами собой замедлились, и мысли, как бы остуженные ночной свежестью, прояснились, улеглись. Почувствовалась усталость. «Куда я иду, зачем? — Я усмехнулся, как бы трезвея.— Дуралей. Милый Дон-Кихот! Легко пройти три километра. А тысячи?.. Фу ты, глупость какая! И кому это нужно? Выпустил птицу из рук, говори: прощай! Назад не прилетит». Вспомнилась скульптура Родена «Любовь убегает». Она потрясает воображение: как ни кричи, как ни тяни руки в последнем порыве и мольбе она убегает, тоненькая и прекрасная, она уже чужая. «Как грубо я себя вел с ней! — укорял я себя.— Телеграмму послал, дурак!..»

Я сел на шпалы, сложенные в штабеля сбоку путей. По сторонам непроницаемой тучей нависли леса, дышали сырыми туманами; туманы осторожно подползали к насыпи, клубясь, перекатывались через пути. Я прикрыл глаза. В тишине было слышно, как печально, расстроенно поют провода и слабо, жалобно гудят рельсы, двумя светящимися нитями уходящие в темную глубину. Рельсы донесли издалека, словно из-за тридевяти земель, едва уловимые шаги. Я скорее их почувствовал, чем услышал, подумал: «Обходчик».

Я с усилием поднялся, вглядываясь в ту сторону, откуда доносились шаги. И тьма, точно от могучего удара молнии, распалась — я увидел Женю. Она была в легком платье, плащ несла в руке, конец его волочился по шпалам.

— Ты получила мою телеграмму? — спросил я.

Она кивнула.

— Да, получила.— На бледном лице глаза ее казались огромными и встревоженными.— Я так устала, Алеша... Каблук сломала...

— Сейчас починим...

Уже рассветало, когда мы, возвращаясь назад, проходили по пустой и гулкой платформе станции. Телеграфистка Галя вышла из вокзала и окликнула меня:

— Алеша! — Мы остановились.— Ты забыл в телеграмме указать номер вагона.

Я внимательно посмотрел на Женю и улыбнулся.

— Спасибо, Галя. Можешь ее не отправлять совсем!

Над сопками правого берега пышно пламенела заря.

Она роняла свет на наш поселок.

1969