Александр Андреев - Спокойных не будет

— Нет,— ответил я сквозь зубы.

Молодость, сколько же в тебе неоправданной жестокости к близкому человеку!.. От запальчивости, от уязвленного самолюбия, от излишней гордости, от непочатого запаса времени впереди; непокорность — спутница твоя.

Я прикрыл глаза и прошептал самому себе:

— Как ты будешь жалеть об этой минуте! Она никогда уже не повторится...

ЖЕНЯ. Студенческие отряды покидали стройку.

Настал последний вечер. Вещи наши уже увезли на станцию. Все было собрано. Остались считанные часы. Я сидела на койке, уронив руки. Год жизни, год терзаний и счастья отлетел прочь, неизгладимо отпечатавшись в памяти. С чем я возвращаюсь домой? Что изменилось в моей судьбе? Ничего. Как было, так и осталось. Неужели мама права? Неужели она знает меня лучше, чем я сама? Наделенная жизненным опытом и проницательностью, она видела дальше, глубже и убежденно предрекала именно такой конец... Надежды на безоблачную совместную жизнь рухнули. Не будет девочки с бантом на волосах, похожим на радар... Придется готовиться к другим мечтам, к другим встречам. Влюбляться в другого, ходить на свидания, с ним связывать свое будущее... Ох!

В палатку вбежала Эльвира, запыхавшаяся, суетливая, встревоженная, всплеснула руками в испуге.

— Ты все еще сидишь! Горюешь? Сколько можно терзать себя? Не ты первая, не ты последняя, миленькая, эдак-то. Благодари бога, что, кроме романтических воспоминаний, у вас ничего не осталось,— ребенок связал бы. Очнись, Женька! — Она встряхнула меня за плечи.

— А если он остался, ребенок?

Эльвира испугалась.

— Иди ты!

Я встала.

— Пойду. Как же уехать, не попрощавшись?

— Смотри, опоздаешь на поезд.

— Нет.— Я вышла из палатки и направилась к общежитию ребят.

АЛЁША. Я лежал на койке, один в комнате,— ребята ушли провожать студентов. Я чувствовал себя несчастным, одиноким и уничтоженным, будто упал с большой высоты. Тишина угнетала, накаляя и обостряя мысли. Я думал с тоской: судьба поступает со мной несправедливо, жестоко; отныне радость не коснется моего сердца — я не смогу полюбить другую.

В это время я услышал дребезжащий стук в стекло: за окном, точно видение, возникла Женя.

Окно было заклеено наглухо и не открывалось за лето ни разу,— уборщица не велела:

— Дома вы почти не живете, барак в лесу... А людей всяких много...

И теперь, ломая ногти, я судорожно отдирал, отковыривал пожелтевшую бумагу — страшился, что видение исчезнет. Не выдержав напряжения, рванул на себя раму, с треском лопнули гремучие полоски бумаги, и я распахнул окно.

— Лезь сюда! Скорее! — Я задыхался.

Женя чуть отступила, покачала головой.

— Я уезжаю, Алеша. Пришла проститься.

— Не уезжай! — крикнул я и, перевесившись через подоконник, схватил ее за руки.

Она испуганно вздрогнула. Ей, должно быть, показалось, что я силой не отпущу ее. Отняла руки, одна ладонь легла на горло.

— Не уезжай,— прошептал я.— Прошу тебя! Останься!.. Пожалуйста, Женя!..— Никогда еще я не испытывал такого горячего желания удержать ее.

ЖЕНЯ.— Это невозможно, Алеша,— сказала я. Положив руки на подоконник, я заглянула в глубину холостяцкого жилища, на железные койки, наспех застланные одеялами, на пыльное окно с клочьями бумаги на раме... а рядом такие же деревянные дома с такими же комнатками, с койками... а вокруг леса... Какой далекий край! И как, должно быть, глухо и тоскливо здесь осенью и зимой! Я сняла с подоконника руки. Мне стало радостно оттого, что уезжаю.

— Уходи,— проговорил он медленно.—Уходи. А то я могу... наговорить лишнего.

И я ушла.

На вокзале молодые рабочие, пришедшие нас проводить, стояли плотной толпой. Иван Васильевич Ручьев, вспрыгнув на подножку вагона, возвышался над толпой.

— Спасибо вам, дорогие товарищи, за помощь! — сказал он.— Вы отлично поработали. Мы кое-чему научились у вас. Организованности, четкости, умению, веселому и решительному подходу к делу. Приезжайте к нам на будущий год. Работы здесь еще непочатый край! Будем вас ждать с нетерпением... Счастливый вам путь, успехов в учении!.. Прощайте!

Загремел оркестр. Студенты расходились по вагонам. Эльвира вцепилась в мой локоть.

— Идем же. Скоро поезд тронется...

«Неужели не придет в последний раз махнуть на прощанье рукой!» — думала я, поднимаясь в вагон. На последней ступеньке задержалась. Ухватившись за поручни, подалась вперед, чтобы легче было видеть платформу, и проводница уперлась мне в грудь плечом, оттесняя в тамбур.