Александр Андреев - Спокойных не будет

— Мы тут обсудили, поспорили... — Она вдруг заволновалась.— Товарищи просили меня... В общем, я поздравляю вас, ребята... Желаю вам согласной жизни, любви...— Она поцеловала сперва Катю, потом Аркадия.

— Спасибо, Лена,— прошептал он сдержанно и хмуро, чтобы не показать свою растроганность.

И у меня и у Эльвиры выступили на глазах слезы — то ли от радости за них обоих, то ли от зависти к чужому счастью.

— Погоди целовать их! — крикнул Петр. Теперь он посмотрел Аркадию в глаза: рука невольно комкала рубашку на его груди.— Смотри, Растворов, обидишь ее, унизишь — будешь иметь дело с нами. Со мной. Приеду, найду тебя. Рассчитаюсь за все сразу. Чохом. Знай, Растворов!

Аркадий осторожно, но властно отстранил его руку, расправил измятую рубашку на груди.

Эльвира придвинулась ко мне и прошептала:

— Везет же людям!.. Такого парня увела! И не старалась, не мучилась...

Я успокоила ее:

— Не огорчайся, Эля, повезет и тебе. Подожди... Ты только не торопись. И замуж выйти успеешь, и развестись тоже...

АЛЁША. Свадьбу Аркадия и Кати справляли в столовой при большом стечении людей — студентов и строителей. Подчиняясь железному закону, для подогрева настроения не приняли ни одной капли — и без подогрева веселились гулко, бездумно, наотмашь. Произносились длинные, похожие на речи тосты — за будущее, за дружбу. Стучали кружками с фруктовой водой. Кричали традиционное «Горько!» и били в ладоши, когда Аркадий осторожно прикасался клокастой бородой к нежной щеке своей невесты.

Катя — одна из всех — была одета в белое платье. Сидела присмиревшая, смущенная всеобщим вниманием. И — новая, точно заглянула куда-то в будущее, в запретное, и радостно поразилась увиденному. И было такое впечатление, что она торопилась туда, за черту, в неизведанное...

Я наблюдал за Катей и за Растворовым, и немножко завидовал им, и сожалел, что у нас с Женей не было свадьбы по-настоящему, и, быть может, от этого и не задалась наша совместная жизнь. Женя сидела в дальнем конце стола со студентами, о чем-то шепталась с Эльвирой Защаблиной, смеялась принужденно, танцевала. Я замечал, что она все больше сторонилась наших ребят, словно боялась отбиться от своих и остаться одной. И как-то сникла вся, потускнела. Женя, самая яркая звезда,— потускнела! Мои ли это слова? Значит, что-то сдвинулось во мне всерьез и неотвратимо...

Рядом с Катей сидел Ручьев, голубые глаза его были прищурены, руки лежали на столе без дела, их как будто некуда было девать. Напутственные слова — старшего на этой свадьбе — произнесены, поздравления и пожелания высказаны. Но чего-то не хватало, и это ощущение «нехватки» настроило его на веселый и иронический лад.

— Сухой закон ваш хорош, ребята. Мужественный, мудрый,— сказал он, смеясь.— Но нам от этого не легче. Правда, Николай Николаевич?

— Не легче, конечно,— ответил Верстовский,— но придется потерпеть.

— Молодцы! — сказал Ручьев.— А мне хочется крикнуть «Горько!», держа в руке бокал хотя бы с шампанским. Свадьба же!..

Растворов наклонился к нему:

— Приезжайте к нам в Москву. Там мы не позволим вам скучать за столом. Наверстаем, Иван Васильевич.

— Придется приехать.— Ручьев потихоньку, незаметно стал выбираться из-за стола.

Мы с Петром переглянулись и тоже начали собираться. Было уже поздно. За окнами вспыхнула молния, затем прогрохотал гром. За свадебной суматохой, за весельем никто не заметил, как надвинулись тяжелые, грозовые тучи. За дверью сплошняком, как монолит, стояла чернота. Временами литая темень раскалывалась от ударов, и в ветвистых трещинах метался голубой, холодный огонь. Дождь падал в темноте и безветрии тесно, и в квадратах света, брошенных из окон видно было, как он подпрыгивал на дорожке, на листьях, пузырился на луже возле крыльца. Девчата закупорили выход, боясь выметнуться на улицу, пока одна из них не скинула с ног туфли и босая не выбежала под дождь. И вслед за ней, озорно визжа, вбирая головы в плечи, выпорхнули остальные — одна за другой. Косой стяг света озарил Женю и Эльвиру; держась за руки, накрыв волосы газетой, они прошлепали по воде и пропали.

— Наша очередь,— Леня подтолкнул меня к порогу.— Выходите...

Три дня лил дождь, прямой и непроходимый, как тайга. Небо тяжко навалилось на сопки. Облака свисали серыми мокрыми тряпками, казалось, их можно было выжимать руками. Лесные и горные речки сразу ожили и как бы вспухли. Потоки забурлили и, пенясь, покатились с гор, с веселой удалью переметываясь через каменные глыбы, точно играли в чехарду. Они с разбегу врывались в Ангару, струи подхватывали их, несли вниз, к Енисею.