Виктор Петров - Рекламный ролик

На скале Гарькавый тоже изумленно охнул. Крепче ухватив «Конвас» руками, он жадно таращится через видоискатель на огненные дали.

— Твоя правда, отсюда куда шикарнее… Доучиваться мне до тебя — ой-ой-ой!

— Только доучиваться? Ловко! Потаскав за меня пустой кофр, уже постиг основы операторского мастерства? Тоже мне — Дзига Вертов.

«С свиным рылом в калашный ряд», — мысленно добавил Костя.

От деликатной оценки Гарькавый враз постарел лицом, но молчит, лишь от губ к скулам протянулись горькие складки. Столь явная беззащитность смутила Ивина.

— Извини, Олежек… Я имел в виду: не обязательно работать оператором-профессионалом. Если для души, так гораздо приятнее купить любительский «Красногорск», купил и поливай себе на здоровье…

— Сколько? — отрывисто спросил Гарькавый.

— Стоит, правда, дороговато… Рублей четыреста.

— Будут деньги! Вернемся — устроюсь на постоянную работу. Токарил я в зоне классно!

Подвижное нервное лицо Гарькавого озарилось мечтательным огоньком.

— На следующее лето сам сниму фильм про медведей!

— Меня носильщиком пригласишь? — умно, как показалось самому, польстил Костя. Гарькавый горько усмехнулся, и Костя ощутил на щеках горячую краску стыда.

Будущая «кинозвезда» с укором поглядывает на вершину скалы, где затаились Костя и Гарькавый. Через телеобъектив хорошо различима сотрясающая козу дрожь. Очевидно, косолапый бродит совсем рядом…

«И чего на нас косит, больше некуда? Любовалась бы пейзажами…» — размышляет Костя, устраиваясь поудобнее. Сейчас он почти и не сомневается в успехе комичной поначалу затеи.

Однако жевать козу зверюга не спешит. Третий час та впустую тратит нервы: все трясется и трясется. Не надоело ей, что ли?

Вынужденный держать «Конвас» наготове, Ивин давно уже проклял необорудованную позицию. Опорный столик для кинокамеры и полешко под сидение — пустяк, на пять минут работы. Погорячился!

Стыдно сказать, но пухлый зад Константина, словно та принцесса, сразу ощущает каждую выбоинку и песчинку. Он сейчас люто завидует Гарькавому. Тот прихватил с собой телогрейку (что и Косте советовал!) и, хмыкнув на гордый отказ Кости, вольготно разлегся на ней.

— Олег, может, она его того… не соблазняет? Заставь ее поблеять. Пожалобней…

— Хм, голова… Козленок я, по-твоему?

— Для искусства, Олег… — Костя замялся, чуть не сболтнув, что было на уме: сапожком ее, сапожком, как Гриню… — Любым способом, Олег…

Едва Гарькавый скрылся, Ивин юркнул на его телогрейку.

Отчего-то Гарькавый не идет прямо, а осторожно крадется через траву к козе. Однако коза, мыслей его не ведая, сама радостно рвется с привязи. Последние метры Гарькавый хищно бежит ей наперерез и с маху пинает в вымя… Неприглядная картинка…

Костя, разумеется, зажмурился, но внимательно считает бессильное повторяющееся «ме-е-е…»

«Потерпит… Подружек тысячами растим на бифштексы», — хладнокровно утешает он себя. Гарькавого ему все одно не исправить, зато фильм о природе посеет в черствых заграничных душах добрые ростки… Наконец, не выдержав, Костя кричит:

— Не смей! Хватит! Хватит!

У карабкающегося наверх Гарькавого страшные глаза. Костя хотя и подал руку, но в глаза ему не смотрит. Понимай, мол, Олежек, как хочешь… Может, и презираю…

«Ласка» не помогла. Ждут шестой, седьмой час, но бурый к столу не спешит…

Ждут и наблюдают, как купол неба просел под слоистыми обложными облаками. Вскоре последние соломенно-золотистые лучи, как от гигантского прожектора, шарят в щели между горами и плотной крышкой облаков.

— Тю-тю свету…

Гарькавый нехотя согласился.

— Лады, завтра тогда…

Искупая грех перед героиней, Костик сам ведет ее домой. Вернее наоборот: коза резво скачет вперед, а Ивин едва волочит за ней ноги. Дождь окончательно испортил ему настроение: первая капля и сразу за шиворот…

Зато Гарькавый, ликуя, тянет руки к небу и ловит ртом холодные обильные струи. Его помолодевшее лицо, сутулые обычно, а сейчас словно и распрямившиеся плечи ужасно раздражают Костю.

— Потерянному дню радуешься?

Гарькавый ухватил Костика за талию и, будто мячик, легко крутнул ввысь.

— Глуп лопоухий! Ура! Глуп лопоухий! — слышит Костя захлебывающийся радостью голос.

«А может, я и в самом деле?»

И все-таки зверь пришел за козой. Подкрался ночью, когда отчужденно нахохлившиеся друг против друга люди в промокшей палатке гадали порознь каждый об одном и том же: не перейдет ли студеный дождь сразу в снег? Он лапой смахнул козе голову, здесь же у палатки начал отъедать жертве вымя.