Владимир Петров - Польский пароль

— Да не про вас я! — сердито сказал полковник. — Зачем вы без причины в бутылку лезете, что за манера? Прошлый раз тоже хорохорилась. Я ведь помню. — Он вернулся к столу, выбил трубку в обрезанную снарядную гильзу и с минуту молча глядел в окно. Потом вздохнул: — Про дочку я говорю… Тоже такая вот занозистая, все ей преграды да препятствия подавай, а она будет хлюпать носом и преодолевать. Где-то на Прибалтийском фронте у десантников в радистках ходит. А ей бы сидеть дома, сыном трехлетним заниматься. Нет, на бабушку спихнула! Домой вам надо, бабоньки, вот что я скажу! И между прочим, вам тоже, товарищ лейтенант, нужно в семью возвращаться. Ведь наше будущее за детьми, а значит, за вами, женщинами, в первую очередь.

— Нет у меня семьи…

— Стало быть, теперь заведете. Да, вспомнил! Это ведь вы, кажется, разыскивали своего мужа? Пока не нашли? Ну ничего, товарищ Просекова, мы вам поможем в розысках. Вот кончим войну, и я лично подключусь к этому. А пока вы мне окажите помощь. Не возражаете против таких взаимных обязательств?

— Слушаю вас, товарищ полковник!

Нацепив очки, он склонился над картой и, примерившись, красным карандашом поставил точку где-то на юго-западной границе Чехословакии в районе гористой Шумавы:

— Вот сюда надо послать самолет завтрашней ночью! С обязательной посадкой. Можете подобрать толкового парня из ваших соколят-«младшаков»? Так, чтобы с гарантией?

Ефросинья ответила не сразу. С разрешения полковника взяла лежащую на столе лупу, через нее внимательно вгляделась в рельеф, где была обозначена красная точка посадки — сплошь коричневый, горный, без единого зеленого проблеска. Выпрямилась, вздохнула:

— Откровенно сказать… с гарантией не могу, товарищ полковник.

— Почему?

— Очень уж сложные условия: берег горной реки. Да и то клочок — километра на полтора. Впереди и сзади хребты, а садиться надо ночью. Это под силу лишь опытному пилоту. А мои ребята, сами знаете, недавно только оперились.

— Что же вы предлагаете? — насупился полковник.

— Надо лететь мне. И весь разговор.

Полковник набил трубку, прикурил и в явном раздражении принялся опять выписывать круги по комнате. Наконец остановился у окна:

— У вас и так четыре ранения — для женщины, прошедшей войну, этого более чем достаточно. Пусть тяжесть риска берут на себя молодые парни-летчики — таково мнение комдива-генерала.

Ефросинья усмехнулась, чуть было не сказала вслух: чепуха какая! Конечно, приятна и лестна забота командования, а генеральская категоричность, может быть, даже делает честь ей, ветерану-комэску. Но надо же рассуждать здраво. Одно дело — лететь ей, десятки раз выполнявшей задания в тылу врага, и совсем другое — какому-нибудь восемнадцатилетнему «младшаку», который имеет лишь сточасовой налет и не сделал ни одной сложной ночной посадки. Тут уж не просто риск, а возведенный в степень!

— А вы бы, товарищ полковник, про свою дочь ему рассказали. Что ж, она тоже, выходит, неоправданно рискует?

Полковник поморщился, осуждающе покачал головой:

— Ай-ай, Просекова… Гонористая вы женщина! Говорил я вам, говорил, а вы так ничего и не поняли. Суть не уяснили. Давайте называйте фамилию летчика!

Ефросинья поднялась со стула, достала из планшета берет, резким движением надела на волосы:

— Другой фамилии я не назову! Пойду к командиру дивизии.

Через час генерал утвердил Просекову для полета на чрезвычайное боевое задание.

Более суток ушло на подготовку, в том числе на штурманские расчеты, связанные с прокладкой маршрута. Все эти бумажные дела, требующие полной сосредоточенности, словно бы отстранили ее на время от аэродромной суеты, от повседневной нервной сумятицы, и она вдруг по-новому, с удивлением и иронией взглянула на происходящее со стороны, как смотрят на бойкое шоссе с дорожной обочины. И увидела много такого, о чем даже не догадывалась раньше, а вернее, просто не замечала.

Оказывается, ее паиньки-«младшаки», несмотря на предельную летную нагрузку, ухитрялись по ночам перед самым стартом погуливать с девчонками-оружейницами — даже под окнами штаба слышались иной раз тихий смех и счастливое повизгивание.

Неузнаваемо переменились официантки: модно завитые, расфуфыренные трофейными кружевами, раскрашенные европейской косметикой. В летной столовой до одури пахло духами и одеколоном, будто в военторговской парикмахерской, а щеголеватые летчики таскали туда охапками цветущую сирень.