Александр Авдеенко - Я люблю

Горит красный крест.

Люди в белых халатах что-то поднимают с земли, кладут на носилки, куда-то бегут...

Какой-то человек с сумасшедшими глазами трясет меня за плечи.

— Ты видел, как все произошло. Скажи им, скажи!.. Будь человеком! Судьба Атаманычева в твоих руках.

Какая судьба?.. Какие руки?

— Атаманычева подозревают в убийстве. Слышишь?.. Скажи!

Зеленые, с огненными кристалликами глаза впились в меня, сверлят.

Темное небо. Звезды. И среди них огромное, как луна, око сумасшедшего. Буравит мою душу.

— Скажи! Скажи!!

Рассвет, день, а око все торчит на небе, требует:

— Скажи, будь человеком!

Какие-то люди берут меня под руки, ведут домой. Укладывают в кровать, поят чем-то горьким и потихоньку, на цыпочках, уходят. Слава богу! Один. Поднимаюсь. Шагаю из угла в угол, от стола к двери. Сижу. Стою. Грею спину, прижавшись к ледяной стене. Охлаждаю лоб, уткнувшись в оконное стекло. Не на Магнитку смотрю, а вниз, на землю. Притягивает она к себе. Хочется ринуться туда, где скрылась Ленка. Высовываюсь в окно, но меня останавливает зеленое око сумасшедшего:

— Куда ты собрался, дурак? Не надо! Не догнать тебе Ленку. Сама вернется. Жди!

Жду.

Взошло и зашло солнце. Как быстро оно проходит свою дневную дистанцию! Только что показалось на краю неба, над степью, и уже прячется в горах.

Жду.

Дверь открывается, и порог переступает Лена. Волосы распущены, лежат на плечах. Синее платье разорвано. Ноги мокрые, оставляют на полу алый след.

— Здравствуй! Почему тебя так долго не было? Где пропадала?

Лена смеется, указывает рукой в пространство, чернеющее за ее спиной.

— Я была там, где Макар телят не пас. До чего же интересно! Никто еще оттуда не возвращался, а я вот пришла. Если бы ты не считал себя виноватым.., Я узнала, что ты считаешь себя виноватым, потому и вернулась. Посидим на подоконнике, Саня! Нет в мире лучшего места. Подоконник счастливых молодоженов. Давай помечтаем, Саня!! Каким будет наш сынок?

— Самым лучшим из самых лучших.

— Почему самый лучший? — насторожилась Лена.

— Такая любовь, как наша, не может породить замухрышку... Что с тобой?

— Обиделась... «Всякого буду любить, даже замухрышку». Вот как должен был сказать, а ты...

— Если он и в самом деле будет замухрышкой, я этого не увижу.

Лена засмеялась.

— Верно, любовь слепа!

— Неправда. Я хорошо знаю, за что люблю тебя. Ты справедливая.

— Да, справедливая. Но почему во сне ты видишь меня другой?

— Откуда ты это знаешь? Я тебе ничего не рассказывал о своих снах.

— А я видела во сне твой сон. Понимаешь? Сон во сне. Твой. В моем. Будто бы я погибла на горячих рельсах. Три дня и две ночи меня хранили на льду. Резали. Потом положили в большую, без крышки, красную шкатулку, засыпали цветами, укрыли флагом и выставили в большом зале рабочего клуба. Плакал духовой оркестр. Плакали доменщики. Все плакали. Только ты один молчал. Тебя вовсе не было в клубе. Почему не пришел попрощаться? Я очень была удивлена. И все удивлялись. Так любил, а не захотел даже постоять в почетном карауле. Почему?

— Не верил в твою смерть. Тебе ведь было только двадцать. И ты еще не родила Никанора.

— Умирают и двадцатилетние. Нет меня в жизни, «крысавец». Не ищи ветра в поле... Не сон это был, а правда.

И пропала. На том месте, где она только что была, стоит, подперев ладонью голову, моя сестра Варя. Смотрит на меня, просит;

— Выпей молочка, Саня!

— Где Лена?

— Выпей!

Куда она ушла? Следы ног остались на пыльном полу. Синяя тень отпечаталась на известковой стене.

Я слышу ее дыхание. Она где-то здесь. Шелестят ее шаги. Идет! Живая!

Открывается дверь, и порог переступают какие-то обросшие мужики. Усаживаются. Один на табурет, в углу, другой прямо на койку. Тот, что сидит на койке, проводит по щекам ладонью, сдирает с морщинистого лица седую щетину. Теперь видно, что это Гарбуз. Он наверняка знает, куда ушла Лена. Степан Иванович, где она? Опускает голову, молчит. Еще раз спрашиваю. Он вытирает кулаком глаза. Плачет? Вот это да! Сто лет не видел слез на огненном лице Гарбуза. Последний раз он плакал, когда хоронил свою Полю.

Перевожу взгляд на человека, который затаился в углу на табурете. Тоже, оказывается, свой. Губарь! Как он попал сюда? Ведь он директор «Азовстали».

Еще один появился. Толстые белые усы, как у деда-мороза. И волосы белые. Богатырев?

Он протянул мне руку, и я вижу на темной натруженной рабочей ладошке сияющее обручальное кольцо. Золото на коричневой коже.