Олег Кириллов - ВСЕ НА ЗЕМЛЕ

Конфликт возник на ровном месте, это было ясно, и Лиде оставалось надеяться на то, что, когда закончатся дожди и начнется работа, Эдька будет думать по-другому. А пока что она тоже писала письма через неделю, и это для нее было почти подвигом, потому что Николай взял с нее слово, что она будет регулярно сообщать ему о всех днях Эдькиной жизни, и она писала розовые письма, из которых явствовало, что тайга — это почти окрестности Лесного и Эдька здесь набирается сил и здоровья для дальнейшей жизни. И по этому поводу между ней и Эдькой существовал определенный сговор, чтобы не беспокоить Николая разными лишними подробностями.

Коленьков не сказал ей ни слова о жалобе Котенка, и она была ему благодарна за это, потому что тогда между ними неминуемо состоялся бы тяжелый разговор и он вынужден был бы играть в этом разговоре роль благодетеля, который заступился за ее бездарного племянника. Да и механик уже через пару часов копался в моторе Эдькиного трактора, и сам Эдька проворачивал ручку, помогая ему.

И снова моросил дождь и Коленьков бегал от палатки к палатке, а потом мчался запрашивать экспедицию о прогнозе погоды на завтра, и снова в соседней палатке тяжело кашлял Любимов и лаборантка Катя несла ему какой-то зеленый отвар «от всех болезней». И снова вечерами приходил Коленьков и складной стул под его тяжелым телом поскрипывал, когда он пригибался, чтобы подкрутить огонь в лампе. Он сидел молча, наблюдая, как она заполняет журнал, и иногда затевал полемику на тему: «Роль женщины в нашем обществе», которая обязательно кончалась одним и тем же:

— Д-а-а… а я все ж не понимаю, Лидия Алексеевна, ну почему вы вернулись? Мне сам Любавин сказал, что вам предлагалась работа в Москве. Что это, от жира или как?

— Грубиян вы, Коленьков, — беззлобно вздыхала она, — иной раз мне кажется, что вы ждете и не дождетесь того дня, когда я вас покину.

Он поворачивал к ней поросшее рыжеватой курчавой бородкой лицо:

— Люблю все на свете в ясности, Лидия Алексеевна. А с вами мне неясно. Может, мужа не любите?

Она усмехнулась. Ах, Коленьков, Коленьков.

— Вас это очень интересует?

— А как же? Книжки почитываем, над судьбами людскими думаем.

Она так ни разу и не ответила на этот его вопрос. И не потому, что не знала ответа на него, нет, сомнений у нее не было, но ей казалось: ответь она так, как есть, и Коленьков станет другим, не таким, как всегда, а ей этого не хотелось, потому что именно таким, как обычно, как привыкла, она воспринимала его. Старожилы партии говорили, что, когда Коленьков развелся с женой, он был страшен в своей неистовости. А сейчас даже Любимов, старый таежный бродяга Любимов, если нужно в чем-то убедить начальника партии, идет к ней. Это приятно, это очень хорошо. Это щекочет самолюбие, потому что Коленьков — это фигура, это цельный человечище. И ее искусство заключается в том, что все эти годы она предотвращает постоянно возникающий разговор на одну и ту же тему.

Вспомнила, как приехали они с Эдькой в лагерь. Вертолет выдался попутный. В экспедиции задержались всего часа на два, пока Эдька оформлял поступление на работу и получал спецовку. Потом летели над тайгой. Внизу разворачивалась панорама из множества голубых речек, скалистых обрывов, зеленовато-желтого ковра тайги. Эдька не отрывался взглядом от иллюминатора. Потом, когда они уже прилетели и он представлялся Коленькову, тот, приняв от него отделкадровскую бумажку, сказал:

— Ну-ка, садись… Знаешь, куда прилетел?

— На трассу.

— Значит, не знаешь. По трассе ты в вагоне проедешься когда-нибудь. А в данный момент ты прибыл в район будущего Ургало-Селемджинского территориального комплекса. Вот гляди… Здесь пройдет дорога, которую мы сейчас прорабатываем. Вот тут речки, главная из которых Бурея… Места сложнейшие… Тайга, болота… Чтобы вертолету сесть, надо крепко повертеться над тайгой. Сверху вроде площадка что надо, хоть в футбол играй, а сядешь — сразу ух в болото — и все… Были тут случаи… И в кино тут не снимают. Одного американца сюда лет двадцать назад привезли, он поглядел и говорит: готов свою шляпу съесть, если вам, русским, удастся тут дорогу проложить. Жаль, адресочка его не знаю, а то глянул бы потом, как он шляпу свою жевать будет. А кроме того, тут столько рек, что их никто и знать не знает по названиям. Вроде ручеек, а глянешь по потоку, так река… Жить здесь будешь трудно. Скажу прямо, и несчастья здесь случаются. Изыскатель в лодке спускается по течению или на плоту… Хоп, камень. Все. Потому что берега здесь каменистые, высокие, а стремнина везде… Температура низкая. Курорта тут не будет, хлопец. Поимей это в виду. Если сомнения есть, вот тебе твоя бумага — и вертолет еще не улетел.