Олег Кириллов - ВСЕ НА ЗЕМЛЕ

— Давай перекусим — и пошли. Ты уж как-нибудь постарайся…

Пожевали колбасы. Эдька старался не глядеть на Котенка. Страшным было его лицо. Видно, каждое движение челюстями доставляло механику боль, потому что он морщился, а из левого глаза почему-то текла все время слеза.

Жалко было заливать огонь в печи. Казалось, что уничтожают жизнь. Восприятие уюта было здесь обостренным, и трудно уходить из дома, где есть стены и крыша, в холодную и сырую тайгу. Но Котенок уже вытаскивал из деревянного ящика возле подоконника четыре банки мясных консервов. Поглядел на них, поставил две назад, а две протянул Эдьке:

— Возьми!

— Может, все заберем?

— А коли кто следом за нами в беду попадет? Взяли соли, спичек, остатки колбасы. Приперли дверь жердью. Котенок постоял на берегу напротив трактора, — сказал глухо:

— Накрылась машина.

А Эдька думал о том, что пропал чемодан с вещами. Отличный выходной костюм, пять рубашек, моднейшие туфли и кое-что по мелочи. Свитер там и прочее. Было жалко их, потому что каждая вещь куплена в какой-то связи. Рубашки, например, выбирала мама…

Разламывалась голова от боли. Сухой кашель сотрясал грудь. Это вчерашнее купанье. Коленьков не дал спирта в дорогу: Макар любит выпить, видно, побоялся, что приложится в дороге. Ну ничего, только бы добраться до лесопункта.

Пошли медленно, друг за другом: впереди ковылял, припадая на ногу, Котенок, сзади Эдька.

Шли старой просекой, прямо по следу трактора.

— Может, застанем кого, — говорил Котенок. — Там изб шесть… Хоть сторожует кто. Лесосклад опять жа… Не-ет, люди там есть. А потом по реке вниз… Там уже спокойнее. Дорога, правда, раза в три длиннее. На тракторе мы бы напрямик, через болота. А тут обходить придется. Верст тридцать ежели по реке. Заночуем, подлечимся. А может, связь у них есть?

Он шагал трудно, как-то странно потрясывая головой. И шаг неуверенный. Удивляло Эдьку то, что он так и не сказал ни разу про боль, про рану. Вот тебе и скандалист Котенок, для которого зарплата играла первейшую роль. А он поторопился с вынесением ему приговора и поглядывал с позиций человека куда более осведомленного на все поступки механика. Даже, что греха таить, где-то не уважал его в душе. А случись такое с ним, с Эдькой? Да ныл бы на каждом шагу.

… А теть Лида пришла все же к нему. Села на кровать Котенка, судорожно затянулась сигаретой:

— Ты меня прости, Эдик. Я старая глупая баба. Иной раз мне кажется, что я перестала понимать самые обычные вещи… И сейчас мне почему-то тебя жалко.

— Спасибо… — Эдька хотел сказать с демоническим сарказмом, а вышло как-то робко.

Сейчас с ним говорили иначе, не так, как обычно, и он чувствовал это. С ним говорили не как с мальчишкой — любимчиком многих взрослых, а как с равноправным человеком. А он давно хотел такого разговора.

— Я помню твоего отца в двадцать — двадцать пять. Я знаю хорошо своего брата. Вы все удивительно похожи друг на друга. Вы бросаетесь в драку тогда, когда можно обойтись словом, намеком… Надо всем вам быть мудрее, Рокотовы… — теть Лида глянула на него как-то странно, то ли с жалостью, то ли грустно.

— Дипломатичнее? — подсказал Эдька.

— Не надо язвить, племянник… Я ведь серьезно. Почему вы все одноцветные… Почему у вас либо белое, либо черное? А почему не серое или светло-коричневое? Почему не прощать людям малого, если они дают большее?

Эдька не отвечал. Это был разговор не с ним. Это был разговор либо с отцом, либо с дядей Володей.

— И живете вы поэтому трудно. А я вот живу по-иному… Я знаю свое дело. Вокруг меня люди, и у каждого свой характер. Я могу быть исполнителем… А вы? И ты тоже такой, племянник. Я тебя не ругаю, Эдик… Это не изменишь. Но постарайся быть терпимым к людям, к их недостаткам.

— А я не хочу, чтобы обижали таких, как Любимов.

— Да-да… — сказала теть Лида. — Но он уже работает в другой партии. И все уладилось само собой. И не надо было ломать копья.

Потом она вдруг замолчала и сидела тихо-тихо. Когда собралась уходить, протянула Эдьке конверт:

— Пожалуйста, опусти в почтовый ящик…

Эдька глянул на адрес. Письмо дяде Игорю. Оно и сейчас за пазухой в пакете из-под фотобумаги, вместе с другими документами.

… Котенок часто оборачивается на него, опирается на ствол какого-либо дерева и говорит тихо:

— Дыхнем, а?

И садится прямо на землю, вытянув вперед ноги и прислонившись спиной к какому-либо пню.

В такие моменты Эдька забывает о времени. Он не хочет закрывать глаза, потому что сразу все вокруг наполняется гудением, будто вокруг начинают летать миллионы басовитых шмелей, а в мире возникает водоворот разноцветных искристых полос, кругов, точек. Он сидит с открытыми глазами и не видит ничего, кроме нависшей над ним ветви, потерявшей уже все листья, и белесой каймы горизонта, вспоротой острыми вершинами деревьев.