И мир переворачивается, становится на дыбы. Эдьку бросает в сторону, прямо на дверцу кабины. На него наваливается Макар и больно бьет коленкой в бок. Вода взлетает к животу, и Эдька беспомощно пытается выбраться из нее. Котенок тяжело висит на нем и мешает, Эдька кричит, но голоса своего не слышит. Наконец находится упор для ноги. Теперь можно попытаться подняться. В бледном свете приборов Эдька видит окровавленное лицо Макара, вздрагивающие веки открытых глаз. Трактор развернуло задом к течению, а мотор нырнул в воду, и сейчас машина застыла, накренившись вправо, и волны бесятся у самого стекла кабины. Фары погасли: видимо, лопнули лампочки.
— Макар! Макар! — кричал Эдька, тяжело разворачивая мягкое податливое тело Котенка.
И, будто услышав его голос, Макар открыл рот, его взгляд стал осмысленнее, рукой он попытался добраться до лица. Медленно, с помощью Эдьки, распрямился. С минуту глядел прямо перед собой, потом зашевелил губами.
— Что? Не слышу!
Эдька видел, что Котенок что-то говорит, неторопливо и трудно. Он с трудом отпустил рычаг, мешавший Макару, и тот стал открывать свою дверцу. Это было трудно, потому что теперь через ее стекло можно было рассматривать небо, но это был единственный выход. Скользя сапогами по мокрым стенам кабины, Котенок открыл дверцу и полез наружу. Эдька рванулся следом.
Левая гусеница трактора была наполовину свободна от воды. Берег темнел совсем рядом, и Котенок стоял, раскачиваясь, видимо примеряясь прыгать в воду. Эдька стал рядом, и Макар, повернув к нему залитое кровью лицо, прохрипел:
— Гляди… Собьет…
Эдька держал резиновый мешочек с ракетами. Те, что были за пазухой, наверняка намокли. Только бы эти сохранить. Ракетницу сунул за пазуху: не в ней дело.
— Собьет… Слышь, собьет!
Макар, видно, теряет последние силы. Только бы удержался наверху. Трактор трясет как в лихорадке.
Эдька прикрыл глаза, прежде чем шагнуть вниз. Он ожидал, что здесь мелко, потому что гусеница была почти вся открыта от воды. Провалился по пояс. Его крутануло на месте, понесло мимо трактора, и он едва зацепился за траки. Выпрямился. Макар был теперь чуть в стороне, и надо опять идти к нему. Цепляясь за гусеницы, добрался.
— Ну, давай!
Котенок сполз вниз. Он вцепился пальцами в плечо Эдьки, и они медленно пошли к берегу. Эдька принимал на себя волну, а Макар упирался со своей стороны, чтобы поддержать его. Так они и выбрались на берег. Эдька уже не мог и хотел опуститься прямо на прибрежную гальку, но Котенок сипло кричал:
— В избу… В избу, мать твою в дивизию… Сдохнем… слышишь.
Он первый, спотыкаясь и припадая на левую ногу, тяжело побежал к домику. Эдька догнал его уже у самой двери, когда Макар пытался отвалить от входа длинную кривую жердь. Навалился на нее вместе с ним. Зашли.
— Спички!
Эдька дрожащими руками нашарил резиновый мешочек в шапке. Сел у порога. Чиркнул одну, другую. Котенок, выматерившись, вырвал у него коробок из рук:
— Дверь закрой!
Эдька притворил дверь и тут же привалился к стене. Сил больше не было. В каком-то полузабытье видел он длинную тень Макара, колебавшуюся на черной бревенчатой стене. Очнулся от крика Котенка:
— Очнись, слышь? Очнись!
Макар сидел на лавке в углу, и руки его бессильно висели.
— Слышь… Не могу больше… Печь разжег… Ко-ли сгаснет — нам крышка. Слышь, Федя… Ну?
Дрова, добротные сухие дрова, лежали здесь же, у стены. Честный таежный обычай. Люди добрые, спасибо вам за то, что подумали о других. А ведь у самих дел было тоже немало наверняка. В тайге сидеть без дела никто не будет.
Эдька подбросил в печь поленьев десять. Огонь загудел, запел. В избе запахло живым.
— Рядно бы подсушить, — подсказал Котенок.
Эдька сволок с лавки длинный домотканый ковер.
Ветхий, в дырках, видно, много лет он служил верой, и правдой человеку в трудных здешних местах. И вот теперь, оставленный мудрым хозяином для тех, кто может нуждаться в тепле, годами пылился здесь.
Потом только Эдька подумал о ране Макара. Смыл водой кровь. Ручкой при толчке сорвало у Котенка кожу на правой скуле. Вторая была похуже. Еще б сантиметр — и остался бы Макар без глаза. А так пробило голову чуть выше и правее. Макар терпел до той поры, пока Эдька носовым платком не обмотал ему голову. Перевязка, конечно, чепуховая, только рану прикрыл на один раз, и все ж лучше, чем без ничего.
Потом они подсчитали все, что есть. Разложили намокшую колбасу, спички, ракеты. Одежду и обувь Эдька развесил к печи. Принес охапку стружки из боковухи. Накидав полную печь дров, улеглись, завернувшись в рядно.
Читать дальше