Сверкая россыпью дождевых капель щедро кустится ячмень. Тянутся вверх светлые побеги яровой пшеницы. По-девичьи гордо подымается кукуруза, и в каждом сердечке у нее таится самоцвет. На склонах гор умостились зеленые островки табака, и все выше подымается молодой сад, рассыпая соловьиные трели.
— Жизнь! — говорит и Юрий Заринчук, осторожно вылавливая из пруда отяжелевшую от взятка пчелу. Она некоторое время лежит у него на ладони золотым самородком, потом, отчаянно взмахнув прозрачными крылышками, ввинчивается в небо и; падает на леток, облепленный такими же труженицам и, как она.
Вечереет. Мимо пруда по узкой полевой дорожке проходят к Черемошу девушки.
Плавала лебедка
В лебединой стае.
Крикнул белый лебедь,
К милой подлетая:
— Ты скажи, родная,
Что тебе не спится?
Иль пора настала
Сердцу чаще биться?
И лебедка другу
На то отвечает:
— Соловушка в роще
Мне уснуть мешает.
Песня окликает подруг со всех полей. Девушки шагают в обнимку, как молодые годы, а позади них все подымаются и подымаются нивы, выкидывая первый колос и первый цвет. Разворачивается тот незабываемый праздник весны, когда каждый злак стремится порадовать человека, дорасти до него, одарить его нежностью животворной пыльцы.
— Растет земля. Как никогда растет, — шепчет старик, и все его мысли только о жизни.
* * *
— Да не может быть?! — у Марьяна Букачука глаза становятся круглыми от испуга.
— Как не может быть? Сам, собственными глазами, видел. А Настечка, и Мариечка, и Катеринка, и другие девчата собрались их встречать… Парни вздумали провести плот разом в десять клетей, — волнуясь, объясняет Дмитро Стецюк. — Помирать им, что ли, захотелось в одночасье, детям нашим?! Пойдем, пойдем живей, может отговорим. Пойдем, Марьян!
— А, горюшко мое! — и старший пастух стал спускаться с горы. — Такого плота еще во всей Гуцульщине не бывало!
Карпаты величественно колышутся в весеннем мареве. Кажется, синие от пихт и зеленые от лугов горы перегоняют, спускают в долину солнечное золото и оно в грузном неводе покачивается на волнах Черемоша.
На воде, привязанный к стоякам, колышется гигантский, в десять клетей, плот. К тяжелым рулевым веслам стали Василь Букачук, Иван Микитей и Семен Бойко. Марко Лычук и Володимер Рыбачок дружно сбрасывают чалки.
— Не поспели! — кричит, подбегая к берегу, Марьян.
— Не поспели, — беспомощно вздыхая, повторяет Дмитро. — Не может гуцул напутствовать недобрым словом. Не может, а лучше, чтобы мог.
— Счастливого плаванья! — машут крысанями Марьян Букачук и Дмитро Стецюк.
— Отец, не горюйте! — кричит Василь.
— Не горюйте, отец, — улыбается Стецюку Микитей.
— Хорош у вас сын! — дружески посмотрел Марьян на Дмитра. — Скоро свадьба?
— Разве я знаю? Прежде мы детей учили, а теперь… — он замахал крысаней и отер ею набежавшую слезу. — Даже не верится, Марьян, что у нас такие дети.
Плотогоны выводят плот на середину реки.
Издалека назойливо наплывает угрожающий гул. Кажется, будто гудят какие-то подземные адские жернова, размалывая покой природы на хмурые зерна тревоги. Это клокочет, беснуется на пороге вода, и гул ее нависает над оглохшими пихтами, шума которых здесь не услышишь ни в одно из времен года.
Плот все стремительнее втягивается в свирепую, покрытую пеной пасть переката. Вот первая клеть взлетает на гребень порога, на миг повисает в воздухе и стоймя падает вниз. Вода и пена покрывает и бревна и плотогонов. А сверху напирают одно на другое следующие звенья.
Но вот над волнами неясной скульптурной группой подымаются плотогоны. Ритмично повернулись весла, и притихшие клети на некоторое время покоряются человеку.
С высокого берега раздается разбойничий свист. На маленькой скалистой площадке беснуется, захлебываясь от хохота, уродливая фигура Нарембы. Но только плотогоны заметили его, как он словно сквозь землю провалился.
— Тьфу, тьфу, тьфу! — трижды сплюнул через плечо Бойко. — Не к добру эта встреча… Ой! — глаза его налились ужасом. Он первый заметил, что вдали, там, где берег круто спускался к воде, Черемош перегородило свежесрубленное дерево.
— Приготовили нам в ущелье смерть… — Побелевший Иван Микитей вздохнул, обвел взглядом подточенные водой и тиной скалы и хотел было отчаянным движением сорвать рулевое весло.
— Правь, Иван! — властный голос приковал его к рулю. Василь склонился к товарищу, поцеловал его. — Рулевой должен править до последней минуты.
Читать дальше