Александр Шеллер-Михайлов - Лес рубят - щепки летят

Штабс-капитан задумался.

— Не так вы начали, — проговорил он. — Вы начали дело как дитя, не знающее жизни. Нужно было прямо хлопотать об отдаче детей в казенные заведения. Антона в гимназию пристроить, Мишу ну хоть в гатчинское училище отдать, Дашу в николаевский институт… Самим вам не вытянуть их на свет божий. Да если бы и вытянули, так потом пришлось бы на их шее сидеть. Вам надо для себя копейку сберечь, хоть кое-как добыть более верный кусок хлеба. На песке строить здание не приходится. Вот и я тоже хотел бы своих воинов под своим крылом воспитывать, а все-таки отдал на казенные хлеба. Все мы под богом ходим: сегодня живы, завтра умрем; тогда дети-то что станут делать?

Собеседники смолкли. Катерине Александровне было очень тяжело: она сознавала, что до сих пор она действительно увлекалась несбыточными и детскими мечтами. В то же время ей было невыносимо сознавать, что ей придется снова кланяться и просить благодетелей похлопотать об ее семье.

— Покланяйтесь-ка еще, — промолвил старик, как бы угадывая ее мысли. — Авось это будет в последний раз. Даше уже не поправиться; нужно только обеспечить участь Антона и Миши.

— Так это я так и убила попусту все эти месяцы! — воскликнула с горечью Катерина Александровна. — Почти год даром убила! Вместо пользы делала только вред. Может быть, и Даша была бы жива, если бы я сразу начала хлопотать об определении ее в институт.

— До всего, милейшая Катерина Александровна, опытом доходят…

— Хороши и они, эти благодетели! — желчно произнесла молодая девушка. — Сунули детей в приюты, когда дети имели право на поступление в казенные училища! Ведь я не знала, что их могут принять в казенные школы, а они-то знали…

Штабс-капитан махнул рукой.

— Не о них теперь толковать надо! — промолвил он. — Хлопочите, покуда на вас еще не разгневалась Гиреева и покуда можно запречь дядюшку. После и он не поддастся.

Между стариком и молодой девушкой завязался разговор о том, как надо действовать, чтобы поскорее определить детей. Штабс-капитан предложил свои услуги в качестве учителя для приготовления Антона в гимназию. С этого дня для Катерины Александровны начиналось трудное время: ей пришлось снова беспокоить княгиню и впервые увидаться с дядей без свидетелей в его доме как родственнице. Рядом с хлопотами об определении детей шли горькие впечатления от усиливавшейся болезни Даши, от плача матери. Наконец уже в конце мая болезнь Даши кончилась: девочка больше не страдала; ее худенькое тело не дрожало от холода; в ее глазах не блестели слезы от боли; она спокойно и мирно лежала в белом гробике и не слышала воплей безутешной Марьи Дмитриевны…

Уныло и тихо было в маленькой квартирке Прилежаевых после похорон Даши. Штабс-капитан только что проводил в лагери своих сыновей; Антон молчаливо зубрил грамматику, арифметику и священную историю; Марья Дмитриевна беззвучно плакала или уходила к Митрофанию посидеть на могиле дочери; даже Миша как-то притих, словно боялся чего-то. В один из таких печальных дней Катерина Александровна сообщила матери, что хлопоты об определении Миши идут к концу.

— Не отдам я его, моего голубчика, не отдам на чужую сторону! — зарыдала Марья Дмитриевна, соглашавшаяся прежде пристроить Мишу в гатчинское училище. — Одну бог отнял, а уж другого своими руками не выдам! Пусть растет около меня, пусть не гибнет без материнской ласки!

— Мама, да ведь он здесь неучем останется, — ласково промолвила Катерина Александровна.

— Бог с ним, с образованием! — раздражительно воскликнула Марья Дмитриевна. — И мы и отцы наши без этой учености прожили и за себя перед людьми не краснели. Мне мое дитя дорого! Ты не мать — ты не понимаешь этого!

— Мама, я для него же стараюсь…

— Ну, матушка, не знаем мы, где найдем, где потеряем. Да у меня все сердце выболит за него, вся душа исстрадается… Все разойдутся — одна я останусь, как сирота какая…

— Надо о нем, а не о себе думать…

— И не говори ты мне!.. Ты меня не жалеешь; ты все по-своему делаешь!.. Тебе легко братьев бросить, а мне они — дети!

Катерина Александровна опустила голову. Она не знала, что делать. Оставить Мишу на произвол судьбы, оставить его около матери неучем — это было невыносимо; воспитывать же его на свои средства было невозможно, так как этих средств было недостаточно и для одной одежды Антона, которого можно было определить в гимназию даровым вольноприходящим воспитанником. Между матерью и дочерью снова начались тяжелые сцены взаимного непонимания, не приводившие ни к каким благим результатам. Неизвестно, чем бы кончилась вся эта семейная будничная драма, если бы в один прекрасный день не приехал к Прилежаевым Данило Захарович Боголюбов с известием, что Мишу нужно вести на баллотировку.