Александр Шеллер-Михайлов - Лес рубят - щепки летят

— Спасибо, спасибо, дочка! — продолжала плакать Марья Дмитриевна, ничего не слушая и не понимая. — Мать все, что ни сделает, глупо выходит! Ее поедом едят…

— Кто это вас ест поедом? Уж не я ли? — с горечью воскликнула Катерина Александровна. — Грех вам, грех говорить это!

Молодая девушка поднялась с места и отошла от матери. Ее лицо побледнело; ее била лихорадка. Ей еще в первый раз пришлось договориться с матерью до такого полного непонимания друг друга: мелкие раздоры, происходившие между ними прежде, оканчивались довольно скоро; теперь же ей сделалось просто страшно. Она вспомнила, что зачатки подобных сцен уже не раз проскальзывали в их семейной жизни; теперь же вполне обнаружилось, что в будущем придется перенести еще множество подобных столкновений. Это было тем тяжелее для Катерины Александровны, что она считала своим единственным неотъемлемым благом семейный мир. Ей вспомнилось и недавнее столкновение с матерью по поводу хлопот о Скворцовой, и молодая девушка поняла, что при всех подобных случаях мать встанет против нее. Прошло около получаса; наконец послышались по галерее шаги и в комнату с шумом ввалилась вся компания детей под предводительством штабс-капитана. Он взглянул на Марью Дмитриевну и на Катерину Александровну и удивился, увидав их печальные лица.

— Что с вами, милейшая Катерина Александровна? — спросил он тревожным тоном.

— Голова что-то разболелась, — ответила молодая девушка.

— Да и вы, милейшая Марья Дмитриевна, как будто нездоровы? — промолвил старик, глядя на Марью Дмитриевну. — Уж не угарно ли здесь? — старик потянул носом воздух.

— Что нам, батюшка, делается! — уныло ответила Марья Дмитриевна. — На нас и смерти-то нет! Чужой век заедаем, а все живем…

Штабс-капитан нахмурился.

— Мама, вы уж лучше не начинайте снова, — проговорила Катерина Александровна, изменяясь в лице.

— Где уж мне начинать! Известно, я молчать должна! — вздохнула Марья Дмитриевна.

Этот тон резал по сердцу Катерину Александровну. Но она не сказала ни слова и поспешила начать с штабс-капитаном другой разговор. Вечер прошел тяжело и грустно. Улучив удобную минуту, штабс-капитан спросил у Катерины Александровны:

— У вас вышли неприятности с матушкой?

— Да, — ответила она.

— Из-за чего?

— Не понимаем одна другую.

Штабс-капитан вздохнул.

— Попробовали бы объясниться вполне.

— То-то и худо, что чем более объяснялись, тем больше не понимали друг друга.

Старик задумчиво покачал головой, но не мог продолжать разговора, так как в комнату вошла Марья Дмитриевна. Оба кадета тоже заметили грустное настроение своей любимицы и наперерыв старались угодить ей и развеселить ее. Она не могла не заметить их усилий и была очень благодарна им в душе за то, что они не давали ей времени впасть в тяжелое раздумье.

Катерина Александровна еще не опомнилась от первой крупной размолвки с матерью, как наступили более крупные и еще более неприятные события. Нельзя сказать, чтобы эти события были внезапными, они подготовлялись в течение долгого времени, но все-таки они были страшно тяжелы и обрушились на голову Катерины Александровны совершенно неожиданно для нее.

Наставал май, лед на Неве давно уже прошел, деревья начинали зеленеть, в приюте дети готовились к летним вакациям, взрослые девочки приготовлялись к выпуску. Оживление и надежды ворвались и в эту тюрьму. Не радовалась весне и яркому солнцу только Даша. Возвратившись после Пасхи в приют, больное дитя еще сильнее почувствовало все отравляющее влияние сырого и холодного воздуха в приюте, неудобоваримость приютской пищи, невыносимость сидеть навытяжке. Одна быстрая перемена постной пищи на скоромную, на самую тяжелую скоромную пищу гибельно действует даже на здоровых людей, а для больного ребенка эта перемена является чистой отравой. Даша же страдала не от одной этой перемены, а вообще от всех условий приютской жизни. Она уже не просто худела, но не могла стоять на ногах. Ее кожа сделалась синевато-бледной, словно прозрачной. На ее руки было страшно взглянуть, это были тонкие кости, обтянутые кожей. Девочка тихо покашливала. Катерина Александровна испугалась не на шутку и тотчас же объяснилась с Гроховым.

— Это худосочии, пищеварений неисправно, — сухо проговорил он.

— Что же вы думаете, что ее надо взять домой или в нашу больницу отправить? — спросила Катерина Александровна.

Грохов глубокомысленно нахмурился.