Александр Шеллер-Михайлов - Лес рубят - щепки летят

— Ну, как веселитесь на праздниках, фуфлыги?

Потом его превосходительство соблаговолили сесть на диван, вследствие чего Марья Дмитриевна поспешила смахнуть с дивана пыль, которой, впрочем, на диване не было, и спросила: «Чем угостить такого дорогого гостя». Гость снисходительно заметил: «Что за угощения!» — и спросил:

— А где же ваша старшая дочь?

— В приюте, батюшка, в приюте. Дежурная сегодня, — ответила со вздохом Марья Дмитриевна, — и первый день провела, голубка, на службе. А уж как она жалеть-то будет, что не имела счастия вас у себя видеть.

— Мне самому жаль, очень жаль, что не мог повидаться с нею, — произнесло его превосходительство. — Собирался все заехать к вам, да дела, дела… Тоже подневольный человек… Своей семьи почти не вижу.

— Уж известно, батюшка, ваше дело не то, что наше, государством ворочаете.

— Ну, не государством, — снисходительно улыбнулось его превосходительство, — а все-таки есть над чем поработать… Да, да, досадно, что опа дежурная. Она у вас, кажется, славная девушка.

— Да, батюшка, я хоть и мать, мне и не под стать бы хвалить ее, а правды не могу утаить, — примерная девушка: не я одна говорю.

— Да, да, слышал. Сама ее сиятельство княгиня Марина Осиповна изволила с похвалой отзываться: это, говорит, алмаз без всякой отделки! Ну, а эта мелюзга… что вы с ней думаете делать? Впрок посолить хотите? — снисходительно пошутило его превосходительство.

— Что же, батюшка, делать? — растерянно развела руками Марья Дмитриевна. — Вот в приютах покуда учатся.

— Ну да, ну да, это покуда! С одним приютским воспитанием далеко не уйдешь. Надо о дальнейшем подумать…

— Это у меня Катюша обо всем печется, — смиренно произнесла Марья Дмитриевна. — Я, батюшка, человек темный. Они даром что малы, а и теперь ученее меня. Катюша что-то все о гимназии говорит, — вот Антошу, кажется, отдать хочет.

— Да, но средства, средства надо отыскать, — глубокомысленно сообразило его превосходительство. — Я рад бы помочь, но у меня семья… Вот теперь гувернера пришлось взять… Все расходы… И рад бы помочь, да сил нет…

— За меня сестра сама платить будет, — проговорил Антон, все время молча слушавший речи его превосходительства.

— А ты бы справился, есть ли у сестры средства на это, — внушительно заметило его превосходительство, сдвинув брови.

— Верно, уже есть, если она хочет платить, — резко ответил мальчик.

Его превосходительство окинуло глазами юного смельчака и обратилось к Марье Дмитриевне с вопросом:

— Это тот самый, что с вами у нас был?

— Тот самый, батюшка, — Антоша, — робко ответила Марья Дмитриевна и сделала какие-то телеграфические знаки Антону, но он, вероятно, не понял их и не спешил ни обдернуться, ни подойти к ручке к дядюшке.

— Он тогда таким дикарем смотрел, — хмуро заметило его превосходительство. — В школе-то, верно, разнуздался…

— Он, батюшка, у меня работничек, — произнесла Марья Дмитриевна, отстаивая провинившегося сына. — И дрова колет, и посуду чистит… Любимчик Катюши; уж чуть что у нее там случится — ему первому расскажет; как два голубя живут.

— А ты это цени! Твоя сестра умная девушка. Вот не далее как третьего дня княгиня Марина Осиповна удивлялась ее сердцу и здравому уму. Ты беречь должен сестру!

Антон прямо смотрел на его превосходительство, и по его губам скользила усмешка, точно он хотел сказать: «Да что ты мне сказки-то рассказываешь, нешто я сестру-то хуже тебя знаю». Его превосходительство, видимо, путалось и уже думало только о том, как бы скорее окончить визит. Боголюбов, со свойственной ему проницательностью, ожидал очень чувствительной сцены при своем появлении у Прилежаевых. Ему почему-то казалось, что вся семья бросится навстречу к дорогому дядюшке, что начнутся целования рук, что Катерина Александровна скажет: «У меня одна надежда на вас», что Марья Дмитриевна прослезится, и он осушит эти слезы, сказав: «Хорошо, хорошо: что могу, то сделаю». Но, к величайшему своему удивлению, он ошибся в своих верных расчетах. Катерины Александровны не было дома и, как можно было заключить из разговоров, она вовсе не думала прибегать к помощи его превосходительства по делу определения брата в гимназию. Марья Дмитриевна хотя и обрадовалась его приезду, но не плакала и была, по-видимому, довольна своей участью и не опасалась за будущее; дети дичились его как незнакомого человека, а Антон даже непочтительно вмешался в разговор дяди с матерью. Его превосходительство было недовольно своим первым визитом к бедным родственникам. Сунув в руку Марье Дмитриевне десятирублевую бумажку, Данило Захарович уехал и дал слово навестить родных еще раз.