Алексей Першин - Не измени себе

— Я звонил. Сказали: летная.

Сдали багаж, зарегистрировали билет — и вдруг объявили… вылет откладывается на полтора часа.

— Вот что, други мои, закатимся-ка всей компанией в ресторан.

Идея всем понравилась. Настроение еще более повысилось от того, как уважительно и ласково их принял метрдотель, который, как выяснилось, будто бы помнил Вальцова еще в форме генерал-майора.

У Софьи Галактионовны весело заблестели глаза. Она насмешливо посмотрела на мужа.

— Вот когда обнаруживается, с кем связала свою жизнь. Надо бы поездить с тобой по московским ресторанам, может, и там бы вспомнили веселого генерала. Эх ты, гуляка!

А Вальцов искренне смутился. Он замахал на Софью руками:

— Ну вот… Нашла весельчака в генеральской форме… Ну, может быть, заходил — перекусить. А ты меня позорить.

И Софью подкупила эта его искренность.

— Ты, оказывается, и юношей можешь быть. Так оправдываются только в юности.

Софья Галактионовна ласково погладила мужа по малиново-красной щеке. А он поймал ее руку и грустно и нежно поцеловал. Софья вздохнула.

— Чувствую, не раньше весны тебе выезжать, — сказал Иван Федосеевич. — Организационный период самый суматошный. Вряд ли за это время удастся в Казахстане свить семейное гнездо.

— Вот и я о том же думаю. И знаешь, кто не дает покоя? — Софья взглянула на Бориса. — Вот этот «юноша» всю душу мою наизнанку вывернул. Как считаешь? Он на коне?

Борис живо взглянул на Вальцова, тот заговорщически ему подмигнул.

— Если из-за него, можешь хоть сегодня со мною улетать.

— А я ведь без тебя долго не выдержу… Через месяц-другой прикачу.

— А ты разве полагаешь, я стану возражать?

— Господи, такие славные слова…

— Но учти. Уюта и, как говорится «удобствий» в степи не найдешь.

— И бог с ними. Нам ли с тобой привыкать? Как, ребятки, выдержат ваши старички новое испытание?

Женя и Борис весело заулыбались.

— Тоже мне старички нашлись, — Женя с восхищением поцеловала мать. — Ты ж у меня такая прелесть! Такая еще молодая.

…Увы, полтора часа пролетели скоро. Объявили посадку.

Женя, встревоженная, вскочила.

— Не торопись, красавица. У нас еще есть кое-что в запасе. — Иван Федосеевич разлил остаток коньяка в рюмки, а рюмку Бориса опять наполнил минеральной водой. И встал. — Чует мое сердце, родные мои, что все мы стоим на пороге новой, еще неведомой нам жизни. Крутой у нас перелом. Надеюсь, что судьба и к нам будет благосклонна и принесет в наши семьи счастье. Во всяком случае, будем надеяться, что так оно и случится.

— Будем! — с нажимом повторил Борис и тоже встал.

Поднялись и Женя, и Софья Галактионовна.

И вот минута, когда надо расставаться. Иван Федосеевич помахал им с трапа. Потом терпеливо ждали, пока самолет покатится по дорожке. Дружно замахали руками, когда он взмыл ввысь.

Весной уехала и Софья Галактионовна.

После возвращения из Пятигорска Дроздов с жадностью окунулся в работу. Книга его должна была вот-вот выйти в свет, и Борису предстояло готовиться к защите докторской диссертации. С заводом он не хотел порывать, тут же пресекая чьи бы то ни было рассуждения, что-де человек, достигший столь высоких научных вершин, должен и служить науке.

Открыто говорили, что завод для Дроздова был материнской грудью, вспоившей его, а теперь он из младенческого возраста вышел и пора идти самостоятельной дорогой.

Очередная стычка на эту тему произошла даже с Константином Арефьевичем. Когда решался вопрос о новом назначении Дроздова, как ни странно, именно Разумнов доказывал, что пора Дроздову выходить на научные просторы, а не заниматься частными заводскими делами. Дроздов, посмеиваясь над Разумновым, над его сердитостью, намекал, что ему, Дроздову, больше подходит миссия легендарного Антея, которому нельзя отрываться от родной земли, а если этой землей посчитать завод, то от завода.

— Ты мне мозги не заливай розовым сиропом, — кипятился Разумнов. — Не хуже тебя знаю, чем и кем тебе стал наш завод. У человека два высших образования. Ему вот-вот присудят ученую степень доктора наук, а он, понимаешь ли, фокусы выкидывает. Да совесть у тебя есть, наконец? Подсчитай разницу экономической целесообразности своего труда как доктора наук и твоей инженерской деятельности. Это же убыток государству. Не мальчик уже, коммунист со стажем…

Дроздов улыбнулся.

— Константин Арефьич… Поверь мне на слово. За работу на заводе я буду биться насмерть. Другое дело, в качестве кого. Об этом надо размышлять.