Алексей Першин - Не измени себе

— Ну вот и доехали…

Борис вздохнул с облегчением и выглянул в открытое окно вагона.

— Выглядывай — не выглядывай, нас с тобой не встретят, — хмуро предупредил Пашка.

— А могли бы и встретить. С работы, поди, уж вернулись.

— Плохо ты знаешь моего дядю. Скажи спасибо, что принять племяша согласился.

Их спутники по купе уже вышли, и Борис ждал товарища, еще не успевшего сложить в мешок с веревочными лямками свои пожитки. Пашка любил поспать и сегодня тянул до последнего, как ни тормошил его Борис.

— А народу-то!.. — провожал Борис глазами вокзальную толпу. — Сельдям в бочке и то просторней.

— На то она и Москва. Столица — всероссийская, всесоюзная. Эвон какой землищей руководит…

— Ладно. Кончай политграмоту да собирайся порасторопней, пока состав от платформы не отогнали. Забыл про Нижний Тагил?

Не сговариваясь, расхохотались: в Тагиле проспали оба. Пока собирались, маневровый паровозик уволок их в тупик. Пришлось потом с мешками пробираться к вокзалу под вагонами или перелезать через тамбурные площадки…

На перрон они вышли последними.

— Вот и сони выползают, — подковырнула замешкавшихся пассажиров молоденькая проводница.

— Зато бодро шагать будем, — добродушно отбился от ее насмешки Борис.

— Вон товарищ-то от бодрости припух даже, — проводница расхохоталась, глядя на Пашку, сонно трущего глаза. У нее заиграли ямочки на щеках. Этими ямочками оба в дороге не раз любовались, стараясь специально рассмешить девушку. Почти за двое суток пути они подружились, и это заставило сейчас Пашку сдержаться от резкости.

Паровоз все еще деловито пыхтел, выпуская клубы пара. Толпа пассажиров, обремененная мешками, узлами и самодельными рундуками, независимо топтала мусор перрона.

Стоило Борису и Пашке шагнуть от вагона, как людской поток подхватил их и понес к выходу.

Шел тридцатый год.

Перед Борисом и Павлом предстала Москва, точнее — Казанский вокзал. Ни один из вокзалов столицы не принимал столько людей — бледнолицых и желтокожих, с серыми, синими или жгуче-черными глазами, в кепках, цветных тюбетейках, коротко стриженных бойких молодаек в красных косынках или пугливых смуглых девушек с множеством тонких косичек. И весь этот разноязыкий люд вливался в огромный город.

В здании вокзала, с высоченными потолками, похожем на арбуз, разрезанный, вычищенный и по-диковинному расписанный изнутри, было душно и гулко. Человеческие голоса, сливавшиеся воедино, могуче резонировали, и гром этот пугал не только детей, но и взрослых, впервые здесь очутившихся…

По мере того как зал вбирал поток пассажиров из только что прибывшего поезда, сутолока усиливалась.

Людской водоворот стремительно понес Бориса и Пашку куда-то в сторону от выхода. Боясь потерять товарища, Борис тянул шею, поминутно оборачивался; Пашка что-то кричал ему, но что — понять было невозможно. Борис показал рукой, чтобы тот не отставал от него, и попытался остановиться. Но не тут-то было. Остановиться удалось лишь за дверью вокзала. Тут и нагнал его Пашка.

— Ну, кажись, выбрались, — пробормотал Борис и с облегчением поставил около столба фанерный чемодан.

— Вот она, Москва! — с некоторым страхом отозвался Пашка, крепко прижимая к себе вещи.

Москва оглушала всякого, кто попадал в нее впервые. Тревожно ревели или по-лягушечьи квакали автомобильные клаксоны. Важные и властные извозчики нетерпеливо покрикивали на зазевавшихся недавних пассажиров, которые теперь обрели новый статус — пешеходов. Лошади ржали от бензинной вони и туго натянутых вожжей. Звенел трамвай, кондукторы грозно осаживали гроздьями свисавших с подножек безбилетников.

От извозчиков и трамвайных кондукторов по ретивости не отставали суетливые и хапужистые носильщики. И они не менее властно покрикивали на всех, кто мешал их стремительному шагу:

— Дорогу! Сторонись, деревня!.. А ну с дороги, почтенная публика!.. — и старались свалить поклажу к знакомому извозчику — рука руку моет…

Внимание друзей привлек женский крик, испуганный, пронзительный. К Борису стремглав подбежала высокая голенастая девушка. Смуглое лицо ее было в слезах. Схватив Бориса за руку, она заговорила прерывающимся голосом:

— Помогите же мне, помогите! Убежит! — и показала на парня, проталкивающегося через толпу с узлом в руках.