— Так, значит… — Прокурор привстал, опершись руками о стол, вгляделся в хмурое лицо Сазонова. — Значит, расхитили государственный хлеб и…
— Мы не расхищали. — Сазонов упрямо нагнул голову.
— Разбазарили…
— И не базарили.
— Ну, просто съели. А сколько? Может быть, вы вместо тридцати сто центнеров раздали?
— Пошто? — мотнул головой Сазонов. — У нас все учтено. Ведомости есть и акт. Егор Ильич! — крикнул он.
В дверь просунулось растерянное лицо счетовода.
— Дай сюда бумаги по хлебу.
Выдача хлеба была оформлена со скрупулезной точностью. Акт подписали все члены правления и ревизионной комиссии.
— Документы мы заберем, — сказал прокурор.
— Пошто так? Мы же по ним перед народом отчитываться будем. Документы не дам. Снимем с них копию, подпишем и отдадим, а эти не дам.
Прокурор согласился и вернул документы. Посмотрел на часы.
— Однако затянулась наша беседа. Восьмой час. Определите-ка нас на ночлег.
— Все вместе?
— У меня есть где переспать, — сказал Коненко. — Я сам устроюсь.
— У меня тоже есть ночлег. — Богдан Данилович погладил лысину. — Вы уж позаботьтесь о гостях, а мы — дома.
Счетовод увел гостей на квартиру. В кабинете остались Шамов и Коненко. Сазонов жадно курил, скреб белый затылок, сосредоточенно смотрел куда-то вверх. Коненко зажег лампу, молча прошелся по комнате, сел на прежнее место. Потрескивал табак в председательской самокрутке, скреблись мыши под полом.
Подсев поближе к Трофиму Максимовичу, Коненко спросил:
— Как же вы так?
— Хотел как лучше.
— Неужели вы думали, что это останется неизвестным.
— Пошто? Я не воровал. Чего нам хорониться?
— Вы же понимали, на что идете? В такое время — и самостоятельно решиться! Хоть бы посоветовались с кем, — вполголоса сказал Шамов.
— Я советовался, — доверительно заговорил Трофим Максимович. — Приехал к нам Василий Иванович, с севом полный провал. Лучший колхоз района — и вдруг такая напасть. Люди за зиму до того отощали — ветром качает. На мякине да на жмыхе зимовали. Даже опухли некоторые. А тут сев. Я и говорю Василию Ивановичу: так, мол, и так, разреши забракованные семена людям скормить. От голоду их спасем и землю засеем. Он и разрешил.
Как только Богдан Данилович услышал о Рыбакове, он вытянулся, жадно глотая каждое слово председателя. И не успел Сазонов договорить, как Шамов почти запел вкрадчиво:
— Стало быть, вам это дело санкционировал первый секретарь райкома? Невероятно. Похоже, что вы привираете.
— С чего мне привирать? Как было, так и говорю, а на чужую голову грех валить не собираюсь.
— Тогда вам придется изложить все это в письменном виде.
— Что изложить?
— Я официально, как член комиссии, предлагаю вам написать объяснительную, в которой указать, что вы раздали зерно по согласованию с первым секретарем райкома партии товарищем Рыбаковым.
— Ишь чего захотел! — Сазонов негодующе засопел. Смерил Шамова пренебрежительным взглядом. — На чужом хребту в рай попасть…
— Да поймите вы, — переменил тон Шамов. — Я же за вас беспокоюсь. Рыбакову за это ничего не будет. Пожурят, и все. А вас исключат из партии, посадят. И всему конец.
— А это не хошь? — Трофим Максимович протянул Шамову огромную фигу. — Ни при чем тут Рыбаков. Я его не видел и с ним не советовался. И вам о нем ничего не говорил.
— Врешь!! — Шамов стукнул кулаком по столу. — Я заставлю тебя. Я тебя… Я…
Сазонов грузно поднялся, медленно вышел из-за стола. Невысокий, коренастый, с колючими, глубоко посаженными глазами, он походил на рассерженного медведя. Глядя Шамову прямо в глаза, сказал дрожащим от гнева голосом:
— Тише, ваше благородие. Ты думаешь, я от кулачного стука под стол полезу? Ошибаешься. Меня колчаковцы двое суток пытали. Иглы под ногти вбивали. Сдюжил! Расстреляли меня — выжил. Так что на испуг не возьмешь. Подлеца из меня не сделаешь.
— А-а! Так? Значит, так? — Шамов вскочил. Повел по сторонам налитыми кровью глазами. Увидел Коненко. Злорадно улыбнулся. — Но ты просчитался на сей раз. Нас двое. Два ответственных работника. Да еще один из них райпрокурор. Мы заставим тебя подтвердить сказанное! Хотя это и ни к чему. Мы сами напишем, что слышали от тебя заявление о Рыбакове, который…
— Я ничего не слышал, — медленно, отделяя слово от, слова, выговорил Коненко.
— Что?!. — Рот Шамова полез набок.
— Я ничего не слышал, потому что товарищ Сазонов ничего о Рыбакове не говорил, — так же медленно повторил прокурор. — Просто вам не терпится свести с Рыбаковым какие-то личные счеты.
Читать дальше