Константин Лагунов - Так было

И Шамов заставил себя улыбнуться и начать оживленный разговор с Коненко.

Областной прокурор остановил лошадь у крайней избы. Вылез из ходка и в сопровождении членов комиссии направился в дом. Там, кроме старухи, никого не было. Она нимало не удивилась гостям. Обмахнув полотенцем лавку, пригласила садиться.

— Одна живешь, бабушка? — спросил прокурор.

— Пошто одна? Со стариком и с дочкой. Зять-то на фронте. Был внучок, да помер.

— Кто же работает? Дочка?

— Кому еще? Она. Мы со стариком уже не работники. Правда, весной нонче и мы робили. Все робили. Никто дома не сидел.

— Это почему так?

— А нонче всем, кто в поле выходил, хлебушек давали. По триста грамм на человека. Мы за месяц-то более полутора пудов получили. Правда, не чистый хлеб, ну, все ж хлебушек.

— Так, так. А где старик?

— К свояку пошел. Да он зараз вернется…

Поговорив еще о разных пустяках, прокурор поблагодарил словоохотливую старуху, попрощался и вышел. На улице, наморщив свой большой лоб, сказал членам комиссии:

— Как видите, сигнал подтверждается.

В правлении колхоза щелкал счетами горбатый счетовод.

— Где ваш председатель? — спросил прокурор.

— Рядом, — ответил счетовод и показал на дверь соседней комнаты.

Трофим Максимович Сазонов тяжело поднялся навстречу гостям. Он был угрюм и неприветлив. За последние месяцы Сазонов сильно изменился, постарел. Стал совсем седым. Крупное с тяжелым подбородком лицо все в морщинах.

Минувший год оказался на редкость тяжелым. Ранним летом над полями колхоза разразился не виданный в здешних местах град. Добрая треть хлебов погибла. Позже напала какая-то болезнь на картошку. Колхозники остались без хлеба и без картофеля. Деревня никогда не бедствовала так, как в эту зиму. Трофиму Максимовичу пришлось всячески изворачиваться, чтобы спасти свое село от голода и вовремя провести весенний сев. А годы и силы были уже не те. Сазонов частенько жаловался на сердце и не раз говаривал, что пора переложить непосильный груз председательствования на другие плечи — помоложе. Однако сердце сердцем, разговоры разговорами, а из оглобель Трофим Максимович не выпрягался и по-прежнему шел в коренниках.

Сазонов либо уже прослышал о комиссии, либо крепко закален был мужик, только ни словом, ни взглядом не выдал он своего смущения при встрече с областным прокурором. Сдержанно поздоровался и пригласил садиться. А прокурор не спешил начать разговор о главном. Поговорил о видах на урожай, о близком сенокосе. И только после этого он сказал:

— Товарищ Сазонов, мы располагаем фактами, что в период весеннего сева вы раздавали колхозникам хлеб. Это правда?

— Если вы располагаете фактами, значит, правда, — медленно ответил Трофим Максимович и стал сворачивать папиросу.

— Ваш колхоз в прошлом году план хлебосдачи выполнил только на шестьдесят девять процентов. Значит, розданный колхозникам хлеб вы скрыли от государства и армии. — Прокурорский голос затвердел. — Вы не сдали его даже после телеграммы товарища Сталина! Понимаете, как может быть квалифицировано ваше самоуправство? Объясните подробно, как это случилось.

Угрюмое спокойствие застыло на лице Сазонова.

— Могу объяснить, — глухо начал он. — План мы не выполнили. Верно это. У нас лонись несчастье случилось. Много хлебов погибло.

— Да-да, — вмешался Коненко. — Мы обсуждали это на бюро. Сюда выезжала комиссия. Им даже план снизили…

— Я слушаю вас, товарищ Сазонов, — перебил прокурор, давая понять Коненко, что недоволен вмешательством в разговор и не потерпит подобного впредь.

Сазонов снова заговорил:

— Мы сдали все, до последнего зерна. Только двести тридцать центнеров засыпали на семена. Весной проверили семена — тридцать центнеров оказалось негодными. Нам дали семссуду. Эти тридцать центнеров, конечно, нужно было сдать. Но люди с голодухи на ногах не стояли. Ни картошки, ни хлеба. Такой беды отродясь не помню. Вижу, погубим мы сев. И себе, и государству большой урон нанесем. Посоветовался я…

— С кем? — насторожился прокурор.

— С товарищами. — Трофим Максимович помедлил, подергал себя за мочку уха. — С коммунистами нашими. И решили это зерно раздать людям. Подмешали в него отходов, получилось сорок пять центнеров. Помололи их и стали по триста граммов давать тем, кто норму на севе выполнит. Отсеялись хорошо. Кроме своих земель еще и Панину елань засеяли. От ждановцев нам ее передали. Там девяносто семь гектаров. Будет хороший урожай, вернем государству и эти тридцать центнеров. За нами еще никогда не пропадало.