Ольга Туманова - Плесень

Мостовой грудь свою чешет, волосатую, обеими лапами, рубашка на спину уехала, а Азова головой замотала, соглашаясь. Что он ей там болтает? Все мотает башкой. Как начнет, словно кузнец молотом, с такой прытью, с таким рвением, не остановишь. Как она у нее не отвалится? Так и ждешь каждый раз: сейчас оторвется и покатится в пыли.

Тут, на полной скорости, с места, без разбега, словно гоночная машина, Азова дальше помчалась, к управлению. Ну, деловая. Прямо держится на ней все. Что на ней держится? Сколько дармоедов присосалось к фабрике, где тут всех прокормить.

Сутулая. Голова упрятана в плечи. Лицо круглое, и глаза вытаращены - все боится, как бы ее не обошли. Интересно, а у нее любовник есть? А муж, что, все еще... с такой? Небось, спит, как Алевтина, в другой комнате. То-то столько темперамента. Невостребованного.

Белла Самсоновна была воспитательницей фабричного детского сада, самой неприметной, никогда ничем не интересовалась и всегда со всем была согласна. Вот Фридман и присмотрел ее на место профорга, когда Радзяховская с их с Иванютой подачи в райсовет ушла. Из бригадиров, из тех, что погорластей да поухватистей, никто на эту почетную и непыльную должность не согласился. Бригадиры передовых бригад, победители всяческих соревнований, были на своем месте. У них и прогулы птичниц и слесарей за бригадный домик не выплывали, все проблемы решали своими силами в своем кругу, и недостача кур списывалась полюбовно, в пределах отведенных плановиками лимитов, и планы перевыполнялись, и куры содержались более-менее в порядке, а значит и неслись исправно, и были бригадиры и при деньгах, и при почете, и при всяческих поощрениях, премиях, наградах, и фотографии их пылились годами на досках почета и на фабрике, и в крае, и в министерстве. И играть с судьбою они не желали. Ну а тех, у кого в бригаде дела не очень ладились, те, что и с бригадой сладить не могли, и на собраниях постоянно чем-то возмущались, двигать резона не было никакого. Рисковать и брать человека со стороны не стали. А Азова - скромна, понятлива и, казалось, так послушна. Но как известно, в нашей стране сознание определяет бытие, даже если для всего остального мира, может быть - кто ж его знает, тот основной мир - это и не так. На следующее утро после избрания ее на профсоюзной конференции освобожденным председателем профсоюзного комитета фабрики, большого, передового, Красным знаменем и орденом Ленина награжденного предприятия, Азова проснулась новым, никому неведомым человеком. Была она преисполнена значимостью, государственной и какой-то там еще, и стала бороться за неприкосновенность своего престижа.

Вместе со своим профкомом Азова заседала регулярно, как требовали всевозможные инстанции и даже сверх нормы, принимала массу всяческих решений по всевозможным поводам. Разговаривая с рабочими, грозилась освободить за нарушения и невыполнение коллективного договора всех главных специалистов и самого Иванюту. "Мало ли что директор там скажет, - отвечала она рабочим, что приходили к ней в кабинет с жалобой на руководство, - а мы решим, и будет по-другому".

На заседания профкома Иванюте пришлось приходить лично, чтобы нужные ему люди, поступая на фабрику, получали и квартиру, и место для ребенка в детском саду. Конечно, он добивался своего, и нужный работник получал квартиру вне очереди, но сколько же это отнимало времени. Раньше, когда на этой должности была Райцеховская, это была ее проблема - принять нужное ему, а значит нужное фабрике решение профкома. Здесь же... Он всегда чувствовал поддержку Райцеховской, а теперь многое приходилось тянуть самому, решать самому, пробивать самому, да еще и ломать сопротивление Азовой. Он уже начал готовиться к ее перевыборам. И тут ему помогли недруги. После очередной жалобы в райком партии, а это было год назад и райком еще был в силе, инструкторы провели на фабрике фронтальную проверку, неделю в бумагах копались и вопросники рабочим раздавали, а потом Петр Семенович на бюро кулаком стучал. Игнорируя все успехи фабрики, кричал о разгильдяйстве и невыполнении. Иванюта - он-то за свою жизнь административную закалился, ему и на бюро крайкома париться приходилось, и на коллегии в министерстве, что тут райком? - Иванюта скромно и с достоинством и критику признал и напомнил, что фабрика награждена переходящим Красным знаменем Центрального(!) комитета партии, и Знамя это и сегодня в кабинете за его спиной стоит - не за разгильдяйство, хочется думать, ЦК знамена раздает. Ну, а Азова - женщина! - у нее истерика началась, лишь они из того особнячка белого вышли. Иванюта ее не упрекал. Ничего не поминал. Гладил руку нежно, как птичницам, утешал. Объяснял, что главная заповедь на бюро: не перечить. Ну, не вызывают на бюро, чтобы поблагодарить. Бюро лишь для того, чтобы карать да выговоры раздавать. А Фридман, на другой день, глянув на полуживую, с синяками жуткими под глазами Азову, сказал ей, забыв про дипломатию, зло и искренне: