Федор Достоевский - Преступление и наказание, Часть 5

"Ошибка была еще, кроме того, и в том, что я им денег совсем не давал, - думал он, грустно возвращаясь в каморку Лебезятникова, - и с чего, черт возьми, я так ожидовел? It was false economy! Тут даже и расчета никакого не было! I meant to keep them without a penny so that they should turn to me as their providence, and look at them! foo! Я думал их в черном теле попридержать и довести их, чтоб они на меня как на провидение смотрели, а они вон!.. Тьфу!.. If I'd spent some fifteen hundred roubles on them for the trousseau and presents, on knick-knacks, dressing-cases, jewellery, materials, and all that sort of trash from Knopp's and the English shop, my position would have been better and... stronger! Нет, если б я выдал им за все это время, например, тысячи полторы на приданое, да на подарки, на коробочки там разные, несессеры, сердолики, материи и на всю эту дрянь от Кнопа да из английского магазина, так было бы дело почище и... покрепче! They could not have refused me so easily! Не так бы легко мне теперь отказали! They are the sort of people that would feel bound to return money and presents if they broke it off; and they would find it hard to do it! Это народ такого склада, что непременно почли бы за обязанность возвратить в случае отказа и подарки, и деньги; а возвращать-то было бы тяжеленько и жалко!

And their conscience would prick them: how can we dismiss a man who has hitherto been so generous and delicate?	Да и совесть бы щекотала: как, дескать, так вдруг прогнать человека, который до сих пор был так щедр и довольно деликатен?..
H'm!	Гм!
I've made a blunder."	Дал маху!"
And grinding his teeth again, Pyotr Petrovitch called himself a fool--but not aloud, of course.	И, заскрежетав еще раз, Петр Петрович тут же назвал себя дураком - про себя, разумеется.
He returned home, twice as irritated and angry as before.	Придя к этому заключению, он вернулся домой вдвое злее и раздражительнее, чем вышел.
The preparations for the funeral dinner at Katerina Ivanovna's excited his curiosity as he passed.	Приготовления к поминкам в комнате Катерины Ивановны завлекли отчасти его любопытство.
He had heard about it the day before; he fancied, indeed, that he had been invited, but absorbed in his own cares he had paid no attention.	Он кой-что и вчера еще слышал об этих поминках; даже помнилось, как будто и его приглашали; но за собственными хлопотами он все это остальное пропустил без внимания.
Inquiring of Madame Lippevechsel who was busy laying the table while Katerina Ivanovna was away at the cemetery, he heard that the entertainment was to be a great affair, that all the lodgers had been invited, among them some who had not known the dead man, that even Andrey Semyonovitch Lebeziatnikov was invited in spite of his previous quarrel with Katerina Ivanovna, that he, Pyotr Petrovitch, was not only invited, but was eagerly expected as he was the most important of the lodgers.	Поспешив осведомиться у госпожи Липпевехзель, хлопотавшей в отсутствие Катерины Ивановны (находившейся на кладбище) около накрывавшегося стола, он узнал, что поминки будут торжественные, что приглашены почти все жильцы, из них даже и незнакомые покойному, что приглашен даже Андрей Семенович Лебезятников, несмотря на бывшую его ссору с Катериной Ивановной, и, наконец, он сам, Петр Петрович, не только приглашен, но даже с большим нетерпением ожидается, так как он почти самый важный гость из всех жильцов.
Amalia Ivanovna herself had been invited with great ceremony in spite of the recent unpleasantness, and so she was very busy with preparations and was taking a positive pleasure in them; she was moreover dressed up to the nines, all in new black silk, and she was proud of it.	Сама Амалия Ивановна приглашена была тоже с большим почетом, несмотря на все бывшие неприятности, а потому хозяйничала и хлопотала теперь, почти чувствуя от этого наслаждение, а сверх того была вся разодета хоть и в траур, но во все новое, в шелковое, в пух и прах, и гордилась этим.
All this suggested an idea to Pyotr Petrovitch and he went into his room, or rather Lebeziatnikov's, somewhat thoughtful.	Все эти факты и сведения подали Петру Петровичу некоторую мысль и он прошел в свою комнату, то есть в комнату Андрея Семеновича Лебезятникова, в некоторой задумчивости.
He had learnt that Raskolnikov was to be one of the guests.	Дело в том, что он узнал тоже, что в числе приглашенных находится и Раскольников.
Andrey Semyonovitch had been at home all the morning.	Андрей Семенович сидел почему-то все это утро дома.

The attitude of Pyotr Petrovitch to this gentleman was strange, though perhaps natural. Pyotr Petrovitch had despised and hated him from the day he came to stay with him and at the same time he seemed somewhat afraid of him.	С этим господином у Петра Петровича установились какие-то странные, впрочем, отчасти и естественные отношения: Петр Петрович презирал и ненавидел его даже сверх меры, почти с того самого дня, как у него поселился, но в то же время как будто несколько опасался его.
He had not come to stay with him on his arrival in Petersburg simply from parsimony, though that had been perhaps his chief object.	Он остановился у него по приезде в Петербург не из одной только скаредной экономии, хотя это и было почти главною причиной, но была тут и другая причина.
He had heard of Andrey Semyonovitch, who had once been his ward, as a leading young progressive who was taking an important part in certain interesting circles, the doings of which were a legend in the provinces.	Еще в провинции слышал он об Андрее Семеновиче, своем бывшем питомце, как об одном из самых передовых молодых прогрессистов и даже как об играющем значительную роль в иных любопытных и баснословных кружках.
It had impressed Pyotr Petrovitch.	Это поразило Петра Петровича.
These powerful omniscient circles who despised everyone and showed everyone up had long inspired in him a peculiar but quite vague alarm.	Вот эти-то мощные, всезнающие, всех презирающие и всех обличающие кружки уже давно пугали Петра Петровича какимто особенным страхом, совершенно, впрочем, неопределенным.
He had not, of course, been able to form even an approximate notion of what they meant.	Уж конечно, сам он, да еще в провинции, не мог ни о чем в этом роде составить себе, хотя приблизительно, точное понятие.
He, like everyone, had heard that there were, especially in Petersburg, progressives of some sort, nihilists and so on, and, like many people, he exaggerated and distorted the significance of those words to an absurd degree.	Слышал он, как и все, что существуют, особенно в Петербурге, какие-то прогрессисты, нигилисты, обличители и проч., и проч., но, подобно многим, преувеличивал и искажал смысл и значение этих названий до нелепого.
What for many years past he had feared more than anything was _being shown up_ and this was the chief ground for his continual uneasiness at the thought of transferring his business to Petersburg.	Пуще всего боялся он, вот уже несколько лет, обличения, и это было главнейшим основанием его постоянного, преувеличенного беспокойства, особенно при мечтах о перенесении деятельности своей в Петербург.
He was afraid of this as little children are sometimes panic-stricken.	В этом отношении он был, как говорится, испуган, как бывают иногда испуганы маленькие дети.
Some years before, when he was just entering on his own career, he had come upon two cases in which rather important personages in the province, patrons of his, had been cruelly shown up.	Несколько лет тому назад в провинции, еще начиная только устраивать свою карьеру, он встретил два случая, жестоко обличенных губернских довольно значительных лиц, за которых он дотоле цеплялся и которые ему покровительствовали.
One instance had ended in great scandal for the person attacked and the other had very nearly ended in serious trouble.	Один случай кончился для обличенного лица как-то особенно скандально, а другой чуть-чуть было не кончился даже и весьма хлопотливо.

Читать дальше