Александр Васютков - Сим-сим

И вдруг откуда-то оттуда, из-за старушек, все ближе и ближе неуловимо знакомый каштановый завиток, этот безумно гордый и жеманный завиток волос.

"Осторожно!" - говорит машинист. И я кладу руку на черное резиновое ребро дрогнувшей двери...

В кино привыкаешь ко всему. К невероятным встречам, неожиданным поворотам, переплетениям всяких неправдоподобных событий. Что, собственно, и называется - кино.

В жизни привыкаешь к тому, что с тобой никогда не заговорит понравившаяся тебе девушка, не улыбнется кошелек на дороге, когда ты сидишь без денег, не окажется счастливым лотерейный билет, купленный в тайной надежде. В жизни привыкаешь к тому, что жизнь - это жизнь.

И все-таки...

Все-таки это была Лилька! Влетевшая в мой вагон с цветным клетчатым чемоданом на молнии.

Мы долго смотрим друг на друга. Мы стоим близко, очень близко. Как будто и не было этих разделивших нас лет. Как будто я еще и не был женат. Как будто я никогда не выпускал этой прохладной нежной руки.

"Ну что ты, как?.. А я улетаю завтра на юг, вот еду к подруге на "Аэропорт", от нее ближе. Самолет улетает рано... А ты все такой же... Ну, что я? В аспирантуре... Нет, не замужем, никто не берет... А как у тебя? Уже, наверное, дети?.."

И мы идем по вечерним улочкам. И я несу ее чемодан. И мы сидим на прощание у какого-то озерка, чудом возникшего тут. Разлучник - подъезд. Разлучница - дверь. Торопливые туфельки по лестничным ступенькам. И снова я один. И снова я провожающий. И снова мне двадцать...

Тогда, в двадцать лет, я последний раз видел Лильку. Я приехал к ней в наш заводской пионерлагерь, где Лилька работала вожатой. В лагерь "Огонек", где я и сам предыдущим летом был вожатым, а в это последнее наше лето снова решил поступать в институт.

Электричка до Клина, автобус, лесная дорога. И три бесконечно долгих счастливых дня, сотканных из солнца, ребячьих голосков, узкой речки, горячего речного песка. Можно дотронуться до Лилькиной руки. Можно долго смотреть, приподнявшись на локте, на детскую смешную панамку у нее на голове. Можно вспугнуть украдкой шоколадную бабочку темных очков и поцеловать закрытые глаза...

Я уезжал, а Лилька стояла на обочине, у автобусной остановки. Так она и осталась на этой лесной дороге, тонкая, трепетная, в коричневых шортах, белой блузке и алом пионерском галстуке...

Три чудесных дня, один из которых я прогулял. Меня хотели выгнать с работы, но обошлось "строгачом" и переводом на месяц в разнорабочие. А потом я все-таки поступил в институт. И совсем потерял Лильку.

Тогда-то я и был первый раз старым. Сидел на скамейке в скверике, смотрел на играющих детей. В кармане лежала трудовая книжка с записью об увольнении по собственному желанию. Грело уходящее солнце. Катилась мятая обертка от мороженого. И был я никому не нужен. И мне никто не был нужен. Вот так сидел бы себе на скамейке и смотрел на детей.

Двадцатилетний старик со своей беззащитной свободой...

Может, завтра с первой почтой постучится первый снег. Я узнаю этот почерк, этот пляшущий разбег. Снег приляжет у порога, поцарапает окно и поманит на дорогу, позабытую давно. Я по длинному перрону прогуляюсь взад-вперед, у последнего вагона мимо девушка пройдет. Я скажу ей: "Здравствуй, Лиля!" Постою немного с ней...

Снега не было. До снега было далеко. Так же, как и до Лильки, с которой мы не виделись целых два года. Вовсю зеленел голосистый июнь. И письмо написано было зелеными пляшущими буквами. Восемь листков зеленых убегающих строчек. Восемь давно пожелтевших и хрупких листков. Лилькино письмо накануне моей вдруг случившейся свадьбы.

Снега не было. Было это письмо, и Лилькин звонок накануне.

...Я вчера совершила самый гнусный, самый отвратительный поступок по отношению к тебе. Для меня с детства главное - чтобы была чиста совесть перед самой собой. До вчерашнего дня в отношениях к тебе я не испытывала никаких угрызений - вроде бы все как надо, - но вот вчера - этот звонок как я ненавижу себя за это! Словом, была у Веры. Знаю весь ваш разговор. И в какой-то момент так стало жаль и обидно за твою хорошую девушку (я ни капельки не сомневаюсь, что она - очень хорошая), обидно, что есть на свете что-то, что может перевернуть все, все ваши намечаемые июльские события. А если это так, то, значит, встреться мы случайно с тобой где-нибудь, и вечер для нее потом будет уже испорчен, а может, и не только вечер. Я-то ведь хорошо знаю, что от себя самого никуда не денешься!

И вот захотелось вдруг вмешаться, влезть со своим дурацким советом ну подождать хотя бы чуть-чуть. Ну не понимаю я, слышишь, как можно решаться на такой шаг, если у тебя не все гладко на душе. А не свинство ли это по отношению к ней?