Александр Володин: Дульсинея Тобосская

- Багаж она собирает, - усмехнулась Тереса.

- Свой багаж она собирает! Собирает багаж! - поддержала ее одна из девушек.

- Сюда пришла - все пожитки умещались в одной руке. А теперь собирает багаж, никак не соберет, - ядовито сказала Тереса.

- Повытряхивала клиентов, попользовалась, - сказала вторая девушка.

- Ну, ушлая девка! - сказала третья девушка.

- Они сами мне дарили! - отбивалась Альдонса.

- Другим почему-то не дарили!

- Нашли чем хвалиться!

- Потому что мы честные девушки! Мы честные девушки! Мы честные девушки!

- Это как надо понимать, намек?

- Можешь понять, как намек, - сказала Тереса.

- Да вы что?.. Вы как?.. Вы с кем?.. - растерялся Санчо.

- Пока она здесь наряжалась и баклуши била, пока я ее берегла... чтобы выдать замуж по обоюдной любви, эти девушки тем временем трудились с утра до ночи, приносили людям пользу, и в альбоме жалоб одни только благодарности! возмущалась Тереса.

- Мы честные девушки! Мы честные девушки! Мы честные девушки!

Альдонса посмотрела на Луиса.

- Неужели вы не заступитесь за меня? Неужели вы не проучите их?

- Действительно, сеньоры, раз уж все произошло, собственно, из-за меня, то я попросил бы вас... - начал Луис.

- Пошел отсюда, пошел, бог подаст, - прикрикнула на него Тереса.

- Как вы разговариваете с ним! - возмутилась Альдонса.

- И ты пошла. У нас приличный дом, наших девушек все знают.

- Нас все знают! Нас все знают!..

- А ты - пока еще неизвестно, кто такая!

- Пока еще неизвестно! Пока еще неизвестно!

- Ну, видно, такой век, что самой надо защищать свою честь, - решила Альдонса.

Она скинула ботинок, схватила его за шнурок и, вертя им как пращой, бросилась на своих обидчиц.

Потасовка пошла всерьез. Досталось в ней всем, заодно и Санчо, и Луису.

- Тихо все! - закричала Тереса. Все стихли.

- Двадцать четыре минуты тебе на сборы!

- Ухожу я от вас, и отстаньте от меня. И всем передайте, дону Лопесу, и дону Умильосу, и тому старикашке, не помню, как звать, и мальчонке Маттео привет и пожелания. Ушла я. Нет меня. А куда - неизвестно.

- Дульсинея, идите в монастырь, - сказал Луис.

- Что?

- Вам заморочил голову Дон-Кихот, теперь вы морочите головы всем вокруг, - идите в монастырь, Дульсинея!

- Этот тоже станет меня учить? Посмотрите-ка на него хорошенько. Да ведь мне сначала показалось, что он смахивает на тощего Дон-Кихота! Когда он сломал замок и, блистая взглядом, спросил: "Кого обижают здесь?.." - как хорошо было, как красиво... Как зяблик на ястреба, так он похож на Дон-Кихота! Как хомяк на ягуара! Как я на Дульсинею! Да и выше тот был, на добрый локоть длиннее, этому еще расти и расти! Тот безумный был, а этот рассудительный, как лавочник. Тот был гордый, а этот жалкий, как погонщик мулов!..

- А почему я должен быть на него похожим? Объясните мне это, черт побери!

- Давайте-ка собираться, Санчо.

- Нет уж, ответьте мне, ради бога. С какой стати я обязан быть на него похожим!

Однако Альдонса уже не обращает на него внимания.

- С меня достаточно, что я похож на самого себя.

Альдонса и Санчо молча укладывают пожитки, словно в комнате, кроме них двоих, никого нет.

Луис, чтобы не мешать, то попятится, то повернется вокруг себя, не сводя глаз с Альдонсы. Та не замечает его. Да и Санчику тоже.

- Что я мамке-то скажу-у! - заплакала Санчика.

- Скажи, как я служил моему господину Дон-Кихоту, так я буду служить госпоже моей Дульсинее Тобосской, которая являет собой образец красоты, обиталище добродетели и воплощение всего непорочного и усладительного, что только есть на земле!..

Горы и долы

В 1616 году горы и долы являли собой странное зрелище. Отвергнутые поклонники Дульсинеи, наследники лучших домов Толедо, оглашали окрестности своими стенаниями. То тут, то там слышались тяжкие вздохи и скорбные песни: "О, Дульсине...", "О, несравнен...", "О, бессердеч..." Коленопреклоненные, а то и распростертые ниц, они восклицали:

- Едва кто-либо из нас выскажет ей свои чувства, как он уже летит от нее подобно камню, выпущенному из катапульты...

- И это более гибельно, чем если наши края посетила чума... О, Дульсинея!.. О, прелестная дева! О, безнадежность!

- Она бежала от нас в горы и долы, оделась в пастушеское платье и пасет коз. Но мы отправились сюда, вслед за нею, как приговоренные...

-... как обреченные...

-... навеки!.. Иной всю ночь напролет у подошвы скалы или под дубом не смыкает заплаканных очей своих, иного нестерпимый зной летнего полдня застает распростертым на раскаленном песке...