Андрей Волос: Маскавская Мекка

Через несколько минут машина миновала кирпичный завод, над трубой которого курился дымок, оставила позади последние заборы Голопольска, обогнала самосвал, кое-как разминулась с молоковозом и повернула на шоссе.

Скучно было следить, как пролетают мимо желтые березняки, корявые овражки и унылая чересполосица где буро-желтых, где распаханных и потому темно-серых, щедро расквашенных недавними дождями полей. Торчали черные стожки на опушках. Северный ветер трепал на них клочья полиэтилена. Тянулись телеграфные столбы, безвольно опустившие до земли чахлые нитки проводов. Мутное утреннее солнце спряталось в полосу тянущихся с востока низких туч, и тут же все еще больше выцвело и помрачнело.

За деревней Козюкино переднее стекло покрылось редкими волдырями капель. Когда свернули на проселок, дождь уже шел вовсю, и если остановиться на минуту и заглушить мотор, можно было бы услышать его ровный шум.

Переваливаясь по лужам и все норовя, как побитая собака, пробраться бочком мимо страшной тракторной колеи, в которой дождь пировал и пузырился, машина доскреблась до околицы села Богато-Богачева и поползла мимо покосившихся сараев и брошенных изб. Тут и там торчали из дырявых крыш обрушившиеся стропилины. Кое-где и стены, подмытые морем бурого бурьяна, раскатились и мирно догнивали на земле. Не было видно ни кошки, ни собаки, только несколько ворон поднялись и, голодно покаркав, потянулись в сторону леса...

Александра Васильевна вздохнула.

Голопольский район Верхневолоцкой области (которая, в свою очередь, представляла собой приблизительно шестую часть территории края) лежал в самом центре низкой болотистой местности. Что скажешь? Природа неброская, однообразная. Все кругом поросло темным ельником или кочковато простирается до самого горизонта. Доберешься до темнеющего вдалеке леса - глядь, снова болото. Минуешь болото - начинается лес... за лесом сельцо лепится по косогору... там опять болото... опять лесок... осиновая рощица... за рощей деревенька на краю болотца, будь оно трижды неладно... Вязкое, долгое пространство: его и меря мерила, и чудь чудила, и Мамай прошел, не задержался, и швед ликовал на развалинах, и поляк хмуро озирал окрестности, смекая, как бы ими теперь распорядиться, и немец в незапамятные времена два года каркал, и даже эпоха Великого Слияния докатывалась сюда своими тягучими, кровавыми волнами, - и где они все теперь? Нету.

Потому что если взять что-нибудь твердое, оформившееся всеми углами, да треснуть по нему как следует, оно тут же бац! - и развалилось, только искры напоследок посыпались. А, к примеру, тесто: его хоть бей, хоть режь никакого толку: слепил куски, и оно опять как ни в чем не бывало.

Вот и народец тут такой - вязкий, тягучий, никак его на хорошее дело не наладишь...

А ведь как все славно можно было бы устроить!

Ей представилось вдруг Богато-Богачево совершенно иным: ярко дробилось солнце на крепких железных крышах, реял флаг над сельсоветом, слышалось издалека задорное пение возвращающихся с поля гумхозниц, шелестел под колесами асфальт, сытный хлебный дух тянулся над селом... и гул благодарных мужицких голосов накатывался в самые уши: "Вот спасибо, Александра Васильевна! Вот спасибо!" - "Не за что, товарищи, не за что! Это долг гумрати, а если гумрати - значит и мой". Сразу после этого она увидела себя входящей в широкие двери обкома. Потом что-то мигнуло, и вот она снова входила в двери, но в двери, по сравнению с которыми обкомовские выглядели жалкой калиткой, - крайком!..

- Возрождать, возрождать деревню надо! - с горечью сказала Твердунина, озирая дотлевающие следы человеческой деятельности.

Грязная дорога кое-как взобралась на пригорок. Витюша сбавил газ и спросил обиженным голосом:

- Через Кузовлево поедем? Или лучше через Барыкино?

Александра Васильевна не ответила.

Витюша пробормотал:

- Через Кузовлево-то оно, кажись, поглаже...

Но, добравшись до околицы брошенной деревушки, где дорога расходилась на две равно непроезжие хляби, почему-то крякнул и принялся выворачивать руль направо:

- Через Барыкино-то оно поровнее!..

Увязли тут же.

Александра Васильевна по-прежнему молчала, а Витюша делал все, что полагается делать в подобных случаях: то с выражением озверелости на лице бешено газовал, отчего "Волга" по-рыбьи трепетала и ползла боком, то, раскрыв дверцу и беспрестанно тыркая поскуливающую педаль акселератора, норовил недоуменно заглянуть под колеса.