Елена Ткач - Царевна Волхова

В уплату за нынешнюю квартиру в Марьино попросили заплатить за год вперед, сошлись на десяти месяцах: ушло три тысячи, по триста долларов в месяц. Переезд и самый примитивный ремонт обошлись в полторы. Что ж оставалось? Пшик! А ведь ни работы, ни своего угла не было, и тратить такие деньги за найм жилья было чистым безумством…

Тася не замечала, что в последние дни стала разговаривать сама с собой вслух. Шептала, бормотала что-то… Эля ничего ей не говорила, хоть эта новая мамина привычка очень её тревожила. Вот и сейчас, лежа лицом к стене, Тася играла в вопросы и ответы, шелестя словами как листьями на ветру.

— Семь тысяч… Семь! Что делать? Что же мне делать? Ведь надо где-то квартиру купить! Но где? За такие деньги в Москве не купишь. Смешно! Да и не только в Москве, сейчас меньше пятнадцати и в пригороде «двушка» не стоит. А если однокомнатную? Да нет, невозможно: как мы втроем будем в ней ютиться? Разве что, нары трехэтажные соорудить! Ох… — она примолкла, тяжело и неловко приподнялась на локте и взяла сигарету.

— Не кури в постели! — приказала себе, понимая, что приказа не выполнит. — Ладно, только одну и больше не буду. Буду умничкой, пай-девочкой… правда-правда!

И заплакала.

— Как же ненавижу я этот город! — выдохнула вместе с дымом — выдохнула зло, с горечью, лишь бы унять слезы. — Москва-матушка! Хлебосольная! У людей от тоски глаза воют! Вслух не повоешь — так хоть молча, глазами…

Она задавила в пепельнице окурок и рывком поднялась. Подошла к зеркалу, большущему, бабушкиному, висящему напротив её диванчика. Откинула назад волосы, вгляделась… и, застонав, вернулась на скорбное свое ложе. Снова потянулась за сигаретой. Едкий дым заколыхался по комнате, слоистыми облаками поплыл…

— А, говори — не говори… — Тася махнула рукой. — Что ты все понять пытаешься, что все бормочешь? Пора на работу идти, а не валяться тут! А ведь не видит никто… никто не видит, что город мертвый. Кругом ахают: ах, как Москва хорошеет! Ну конечно, — краской подмажут старый фасад, чугунными решетками отгородятся от улицы, а внутри чтоб мрамора было побольше, да чтоб выглядело подороже… А рядом витрины с громкими названиями западных фирм — Европа! Европа, да… Только там любой самый нетерпеливый водитель пешехода пропустит, а у нас — бампером его, бампером… из-под колес едва-едва уворачиваешься! И как жаль стариков, у которых от обиды губы дрожат… не могу пройти мимо них, голодных! За что им такая старость? За что им город, превратившийся в зону, где гуляют воры в законе? Ох, да что это я?

Она поднялась, прихрамывая, заковыляла по комнате — ногу отсидела. Этак не трудно с ума сойти. Конечно, если каждый день к бутылке прикладываться, да душу себе травить…

Тася не договорила — послышался резкий настойчивый звонок в дверь.

— Слушай, Татуся, у меня хорошие новости!

Ворвалась Ксана, оживленная, помолодевшая, и принялась вынимать из двух объемистых пакетов кульки со всякой всячиной: и сладости детям, и парную телятину с рынка, и фрукты… С порога она начала тормошить подругу, благоухая тонким летучим ароматом дорогого парфюма. Светлая, жизнерадостная и подтянутая как всегда…

— Ну что, все киснешь? Вижу, вижу! Позор тебе, Таська! Ты только погляди на себя… все тебе дано, все при тебе, а ты ползаешь тут, как серая инфузория! Хотя, честно сказать, не помню какие они — инфузории эти может, не серые… Но все равно ты чистая инфузория! Ну, не буду, милая, не буду, прости…

Она перехватила Тасин взгляд, в котором сквозила такая беспомощность и тоска, что Ксана на миг растерялась, но виду не подала и быстро прошла на кухню.

— Давай-ка ставь чайник, сейчас перекусим, а потом я тебе кое-что расскажу.

— А чего тянуть — говори сейчас.

Не ясно было: рада Тася Ксаниному нежданному появлению или скорее раздражена…

Ксана скосила глаза, указывая на детей, которые маячили на пороге: мол, разговор не для их ушей.

— Слушайте, там на улице весной веет! Вышла утром, а там небо такое… Народ через лужи скачет, — слякоть же еще, грязь по колено, а глаза у всех шалые! Так что, имейте в виду: на носу лето! Это не кто-нибудь — это я вам говорю, а я женщина ведь опасная!..

Она подхватила Сенечку и потащила в детскую, прихватив кулек с конфетами и зефиром.

— Элька, друг, догоняй! — крикнула хмурой Эле, которая так и стояла с мокрыми по локоть руками. — Нам с мамой срочно пошушукаться нужно, шепнула Ксана, приобняв Элю за плечи. — Понимаешь, мама нынче совсем не в духе, а у меня новости для нее. Хорошие. Так что…