Виктор Воронов: Баллада о птице

Мой же перелет на нудно стонущем от моральной устарелости и фактической изношенности АН-24 не был даже в малейшей степени близок к ее парению, но был он растянут до полного изнеможения надеждой на услышанность песенки о вине нашей перед Птицей воспарившей.

Точнее, не песенки, а так правильнее: "Попытка разговора через двенадцать лет или баллада о Птице, которая была нарисована на стене одного из московских ресторанов", или же проще и короче: "Песенка со скобками".

Глава 9

"Ты помнишь тот случайный ресторан?

Швейцару я зачем-то дал трояк.

Держались мы как дети дальних стран.

Ты помнишь - был роскошным наш заказ.

И черным был у метрдотеля фрак.

Ты помнишь - были только ты да я

В том странном и случайном кабаке.

Стояли там три пальмы у окна.

Был сводчатым старинный потолок

И Птица пролетала по стене.

И Птица пролетала по стене.

Ты помнишь - мы поспорили тогда

Сумеет оторваться или нет,

Ведь все же нарисована она.

Ты помнишь - мы забыли про нее,

Хотя и собирались накормить.

Мы говорили каждый про свое.

(А Птица все летела по стене),

А мы все продолжали говорить.

Тот разговор нас далеко завел.

Ты помнишь - оборвали мы его,

Решив, что как-нибудь переживем,

(а Птица все летела по стене),

И было восемнадцать нам всего.

И было восемнадцать нам всего.

Мы встали и ушли из кабака.

Я щедро расплатился, но одно

С тобой мы не заметили тогда.

Ты помнишь, зазвенело вдруг стекло

И закачались пальмы под окном.

Но было дам с тобой не до того.

(на Птицу мы за были посмотреть)

Мы думали с тобою о другом.

Мы думали, что это все - пустяк.

Ты помнишь? Только я ведь не о том.

Уже двенадцать лет, а я никак

(на Птицу мы забыли посмотреть)

Не разберусь в видении своем.

Не разберусь в видении ночном.

Скажи мне - у тебя бывает так:

О чем-то плачет птица под окном,

И мне не разглядеть ее никак."

(на Птицу мы забыли посмотреть)

(на Птицу мы забыли посмотреть)

Глава 10

И протекал под крылом самолета того год одна тысяча девятьсот девяностый:

Глава последняя

Вот и прожито столько же, сколько прожито до потери тебя и утраты себя - тебя непознанной и неузнаннои (вплоть до неузнавания, точнее, - до неуверенности в возможности узнавания при случайном сходстве или полной схожести мелькающих отражений твоего облика на глади безликости толпы базаров наших обрыночных улиц), и себя - необретенного в том воплощении, которое было предопределено пересечением лучей звезд, искавших друг друга в переплетениях пространств и времен, продиравшихся светом своим через спирали чужих им галактик и обретших эту встречу, но - только светом, ибо погасли они, исчерпав всю звездность свою до встречи - и, может, если в самом деле все справедливо в этом не худшем из миров, в нематериализованности ее (вполне реальной - и даже в коей-то степени и материальной, свет - соприкоснулся) счастливо избегли они судьбы взаимопоглощения при превращении одной из них в ту самую черную) дыру, о которой столь нелепо и наивно вещал я в день. когда впервые увидел тебя.

И нет в нашей невстрече ни моей, ни твоей вины - нас - уже не было, когда мы пытались узнать друг друга.

Нас - еще не было, когда мы теряли себя.

И это - столько же - не равно бывшему до - как неравны меж собой половины, что не в состоянии образовать целое. Без тебя - полумертвый. До тебя - полуживой.

И эхо невстречи дробится и искажает отражения возможных удач, обессмысливая их до завершения, но сожалею я не о них, а о тех, чьи судьбы были опалены холодом света звезд отгоревших и дай Бог им отогреться где-небудь на теплом берегу или у живого огонька, и свеча, выпавшая из рук дочери не твоей в Храме, все же не погасла, и знаком добрым я воспринял ее маленький, но стойкий огонек.

Так прощай же без встречи, даже если Судьба,что соткала ткань, по узорам которой я пытался пробраться к началу себя, и подарит нам встречу.

Ты меня - не узнаешь.

И встречи - не будет.

Прощай.