Виктор Воронов: Баллада о птице

И не один раз не только на следующий день, но и годы спустя я пытался найти этот нелепый дом, опоясанный предкрышным балконом, но ускользал он, оберегая ее покой от моей ненужности в комнате той, и осталась только улыбка, прощающая, но уже не зовущая, да надежда на невстречу в тесноте Арбата и всегдашний странный страх при просьбах спеть песни, оставленные в комнате ее и нигде больше и никому не спетые так, как там и для нее. Исчезновение этого странно возникшего на какие-то несколько часов и растворившегося навсегда дома сделало несостоявшейся и небывшей происшедшую в нем измену тебе, и был я действительно чист перед тобой ли, перед своим ли представлением о тебе, но все происходившее с нами тогда возвышалось и охранялось от смрадности кривотолков внебытностью нашей ли, твоей ли, или дело в потоке движения нашего не совместного, а, скорее, взаимонаблюдаемого, по обретению себя настоящих, будущих, реальных и в обретении этом мы все более безнадежно теряли друг друга, и теряние это было единственно реальным, в чем не приходилось сомневаться с самой первой нашей встречи, еще не приведшей к знакомству, но и в ней уже присутствовала тень какого-то пребывания нашего с тобой в измерениях разных ли, в пространствах ли, но невозможность быть вместе подчеркивалась забавной абсурдностью обстоятельств, при которых я тебя увидел впервые. И опять таки, ведь очевидно, не впервые.

Невозможно было не сталкиваться раньше в толчее коридоров маленькой школы, тем более, что потом мы оказались за одной партой во время какой-то общешкольной олимпиады, но это - позже, а вот первая встреча стоит отдельного проявления среди ускользающих видений.

Глава 4

Были ли тогда шлягеры в строгом смысле этого понятия, или было навязывание одобренной "сверху" песенки и поведение считать ее шлягером, но эта песня с принятым в то время бессловесным припевом на "лай-ла, лай-ла-ла-ла-ла-ла-ла-лам"

и т. д. навязла в зубах несмотря даже на, а может и благодаря, присутствию хоть и отдаленному, но явному, духа настоящего, коснувшегося сотворивших ее.

"Ты помнишь, плыли в вышине, и вдруг погасли две звезды?

И лишь теперь понятно мне, что это были я и ты."

При всей убогости сего опуса искренность певца поднимала эти строчки до удобоваримого варианта перепева неузнанного еще тогда имени повторимого звездного у отца века серебряного, нам неизвестного, и суррогат этот нами воспринимался как вполне соответствующий теме, как это ни забавно, астрономо-космогонического доклада, который я, как лучший познаватель физики среди десятых классов, приготовил для прочтения девятиклассникам, и было в этих строчках неказистых корявое знамение нам с тобой, иное отражение которого можно было усмотреть в тексте и положениях самого доклада, где я, не смущаясь ненадежностью источников, бывших наверняка не менее чем третьей производной от первоисточников, довольно внятно изложил свои откуда-то взявшиеся взгляды на процессы возникновения, развития и умирания звезд, особо остановившись почему-то на двойных звездах и так называемых черных дырах.

От текста доклада меня унесло сразу, поскольку текста, как такового, и не было, а был ряд тезисов, и среди бреда, несомого мной в неожиданно внимательной тишине вашего класса, я понял, что сейчас сумею объяснить что-то, что явится очень важным не только для меня, но и для тебя, узнанной мною сразу и несомненно, и бредовость же песенки этой из не выключенного в лаборантской репродуктора лишь подтвердила безошибочность узнавания и верность понимания важности того, что мне предстояло сказать.

Гораздо позже, когда уже было совсем и незачем, по поводу иному, всплыло нечто подобное: два взаимонаправленных зеркала создают иллюзию бесконечности; - но тогда - я - замер, пытаясь облечь в слова невыразимость картины ли, процесса ли превращения двойной звезды в черную дыру и весь ужас обреченности напарницы, потерявшей пару, замкнувшуюся саму на себя, схлопнувшуюся в коллапс, и невозможность избежать поглощения этим провалом во времени и пространстве твоего живого еше звездного тела. И то внепространство и вневремя, которого избежать уже не удастся. Дрожь и трепет мои почувствовали все в классе, поняв, что происходит здесь далеко уходящее за границы школьной псевдолекции, и ты тоже что-то начала понимать, и взгляд твой наполнился ужасом предстоящего нам взаимопоглощения, и тогда бы нам понять всю необходимость бежать, бежать, бежать, потому как говоря о варианте взаимного превращения двух звезд двойной звезды в черные дыры и их взаимопоглощении, я говорил о нас с тобой, и пот холодный уже зарождался на спине, но все вернулось в класс благодаря однокласснику, ассистировавшему мне, напомнившего нерасслышанной мною репликой о невсамделишности происходящего.