Шломо Вульф - Водолазия

Я сидел, как пришибленный. Впервые не знал, что же мне теперь делать.

"Хочешь, я возьму на год академический отпуск и с тобой тут поживу?" "Не надо. Тетя Даша за мной хорошо ухаживает. Она медицинский работник. Знает как укол сделать. Что мне толку тебя с учебы срывать? Побудь со мной этот месяц. Бог даст, как раз и похоронишь..."

Я стакан хлопнул и новый наполнил, а сам оглядываюсь, где вторая бутылка - от таких-то новостей! Мама махнула рукой и тоже налила себе немного.

"У тебя девушка-то есть? - спрашивает она, когда от водки порозовела, а то была такая желтая, какими живые люди и не бывают. - Я думала, ты с Галей приедешь. Благословила бы..." "Есть, - говорю, а у самого сердце так сжало, что, поверишь ли, водка не пошла. - Да еще какая!" "Красивая?" "Самая красивая на свете." "А откуда она?" "Местная. Ленинградка." "Тамара, о которой ты писал?" "Нет, - отвечаю. - Ее зовут Таня. Таня Смирнова..." "Ну, будь с ней счастлив. Я ее заочно благославляю на совет да любовь с тобой. Ты кушай. Знаешь, как я старалась! Все твое самое любимое. Дранники делала перед самым уходом на вокзал и укрыла. Еще горячие. А обо мне ты не думай. Старухи всегда умирают." "Старухи! Тебе всего-то..." "Неважно. Главное, чтобы ты был здоров и счастлив. Только мне одно не нравится... Сначала так тепло писал о Гале, потом о Тамаре. Теперь Таня. Твой папа так не метался. Хотя... Может это он потому, что не был таким интересным... Вот меня и выбрал... раз и на всю жизнь... Только вот Бог ему этой жизни не дал - на такого сына полюбоваться, - снова заплакала она. - Ты не обращай внимания. Ослабела я от болезни. Ты хоть раз в детстве видел, чтобы я плакала? А теперь ото всего, что подумается или вспомнится, плачу, плачу... Как маленькая..."

2.

Нашу деревянную школу, одноэтажную с мезонином, построил какой-то меценат прошлого века по английскому проекту. Она была своего рода чудом архитектуры. Огромные окна, простороное крыльцо с обшарпанными колоннами.

Летом в школах пусто. Сам не знаю, зачем зашел. Просто, как пели в позже придуманной песне, пройтись по старым школьным этажам. Дверь в учительскую была раскрыта и первое, что я там увидел, был огромный белый лоб, за которое наш учитель математики и получил свое прозвище. Он тоже заметно постарел, с трудом разогнулся над столом мне навстречу, но меня узнал сразу. "Митенька, - раздался родной тонкий голос. - Вот и встретились. А то только читаю да слышу о твоих победах. Смотри, - метнулся он к стеклянному шкафу, - тут все вырезки из газет о тебе. Вот тут Указ о награде, тут из "Комсомолки" заметка. Так ты теперь кораблестроитель? Горжусь! Вся школа гордится." "Не мной же одним? С вашей-то подготовкой! Небось Броня университет уже успела кончить?" "Не взяли ее в университет имени Шевченко." "Броню?!" "И Фиру тоже. Провалились мои девчушки. Тамошний ректор чуть ли не по радио сказал - я возьму в свой универ-ситет столько же евреев, сколько их работает на шахтах Донбасса... И не взял!" "Как это не взял? - вспомнил я дикий конкурс в Корабелку и полно поступивших евреев. Так не бывает. Провалиться по математике Фира не могла! Что за чушь..." "А ведь провалилась! Они там это умеют. И концов не найдешь. Все нашим евреечкам говорили - идите в том же Киеве в другой вуз, хоть в политех-нический. Нет! Закусили удила. Ты же знаешь Фирочкин характер." "И?.. Что же они закончили?" "Фира ничего... - заплакал Лобик. - С моста в Днепр бросилась... Нету ее больше..." "А... Броня? - сжалось мое сердце от воспоминания о моей рыжей ласковой подружке. - Броня... выжила?" "И Брони нет. В Эмске нет, - спохватился он, увидев, как я снова бледнею. - И вообще в Союзе. Когда она вернулась, ее отец, Моисей Ильич, директор фабрики, партийный билет на стол бросил. Его тут же уволили. Они всей семьей уехали в Кишинев. Имущество продавали с молотка. За бесценок. Ничего, говорила мне Броня, нам не надо с такой родины. А из Кишинева попросились сразу вроде бы в гости к родным в Румынию. А оттуда - в Тель-Авив." "Здорово! Вот это Бронислава! И как она там?" "Кто ж это может знать? Хорошо наверное. Прислала мне как-то письмо. Ни слова, ни обратного адреса. Только вот эта фотография в военной форме. Смотри, какие бравые евреи в своей стране! Жалко только, Митенька, что Фирочки с ней рядом рядом нету. Не уберегла подружку..." "А... Фирины родные? Ну, тетя Клава и дядя Саня?" "Саня уже Ицхак. Большой человек в Израиле. Скоро, Мить, - зашептал Лобик, - они все там будут! Нам на погибель... Представляешь, что Броня напридумать сможет, а? Им с американцами? А миллионы евреев?.."