Шломо Вульф - Водолазия

- Я тоже тогда от этого диалога обалдел. У нас девочки ни за что бы на эту тему не распространялись.

- Тем более, у нас в Эмске. Да и на целине. Матерились наши комсомолки, водку пили с нами на равных, но чтобы вот так...

Короче, я шел дальше по залам, как во сне. Мне уже в каждой обнаженной Таня мерещилась. А она только посмеивается рядом и просвящает. Потом, правда, накал спал, пошли передвижники и прочая нормальная живопись, не говоря о со-ветской. Тут я им пояснял - какие изображены полевые работы. "Это вообще не женщины, - отринула Таня искусство победившего соцреализма. Монстры какие-то. Не зря после них Дима нормальных девушек пугается. У него вывернутое эро-тическое сознание. Такую раздень и сунь в брюлловский зал все картины от стыда на пол рухнут. Вот где похабщина!" Помнишь этот разговор?

- Все помню, как будто вчера все было. Я ведь в этом плане твоего же склада...

- Но не из-за этого же ты расстался с Таней? Вы же, к общему удивлению, какое-то время даже в аудитории вместе сидели?

- Она меня недолго терпела. Только ради мамы. В кино со мной ходила, дома, к радости Светланы Осиповны, чаем угощала. Даже целовались на диване... После чего я и решил сдуру, что наше будущее зависит от моего решения. И терзался, делать ей предложение руки и сердца сейчас или подождать. И вот как-то идем с ней под руку, как сейчас помню, по мосту через Мойку на Дворцовую площадь. Я решил - делать. Вдруг осознал, какое это счастье, что Смирнова всегда будет только моя. И от полноты чувств стал, как обычно, напевать себе под нос что-то любимое. А она вдруг роняет так небрежно: "Не скули. Надоел." Со своей осле-пительной улыбкой, не отнимая руки!.. "Что ты имеешь в виду? - не верится мне. - Знаешь, я хамство не прощаю..." "Ну и не прощай. Больно надо! Тоже мне цаца. Он - не прощает! Фуфло." "Извинись." "Обойдешься." А руку не отнимает. Я тогда свою высвободил и отступил к решетке моста. А она стоит напротив, в сво-ем потертом пальтишке и в суконных ботиках. Варлашка! И без конца волосы под платком поправляет. Только глаза от злости потемнели и губы дрожат. "Иди ты... - говорю, - знаешь куда?" И тут она, в свою очередь, назвала мне такой точный адрес, что у меня только челюсть отвисла до самого галстука. И пошла себе прочь развратной походкой, напевая вслух то, что от счастья "скулил" я... Отошла шагов на десять, обернулась, раскланялась, как на сцене, подняв руки назад, и была такова. Вот и все. А тебя ведь она тоже приблизила после какого-то приключения на островах. Что у вас там было?

4.

Отличился я перед Таней уже ранним летом.

Если первую сессию я окончил с двумя четверками - по истории партии и прак-тике, а остальные - слабые трояки, то вторую - только с двумя твердыми тройками - по химии и черчению. Так из меня конструктора и не получилось бы. Что? Ну, кому это сегодня интересно? Да, с первого дня. А кого еще комсоргом курса? Даш-ковского? И в институтском комитете комсомола был не из последних. Опять же только потому, что эти холеные... молчу... брезговали. Дашковского я как-то в дружину уговаривал вступить. Парень рослый, мускулистый, чем не боец? А он мне говорит: "Я, Дима, сюда я не на милиционера пришел учиться. К тому же, я от вида крови тут же в обморок падаю. Да я и драться-то не умею."

Каждому свое. Кому-то людей защищать, а кому-то за этих защитников прятаться. В меру своей совестливости. Когда я ему это сказал, он только пожал плечами.

В тот вечер мы отмечали наш переход на второй курс на островах. Это, если кто не знает, один из парков культуры так назывался - Кировские острова. Зимой катки по всем прудам и тропкам, а летом - гребные лодки напрокат. Я уже смирился с Тамарой, только ее и катал, а Таню - один из аристократов, с фамилией с обложки наших же учебников. Наследственный корабел с петровских еще времен. Только что без приставки фон. Так вот, откатались мы, развели костер на берегу реки за пределами зоны отдыха и стали картошку печь. Тут уж, надо сказать, кто специа-лист так это я. А неподалеку на берегу сидели и тоже пили себе шестеро парней. Мы их не трогали. А они все прислушивались к таниному смеху и поглядывали на золотую головку у нашего костра. И вот, здрасте вам, идут. С ужимочками и ма-терком. Шпана питерская, я их уже по дружине неплохо знал. Если не с финкой, то уж точно с кастетом или со свинчаткой. И, к тому же, не из маменькиных сынков. Барон уже отключился, девчонки не в счет. Так что вшестером на одного. А свой ломик, как вы понимаете, я случайно на целине забыл... Попробовал разводить дипломатию. Представился, мол, Дима я. Водолазов. С друзьями. Вас не трону. Давайте-ка по-хорошему. Один, хиленький такой, что в каждой банде мозга за неимением прочего, самые говнистые ребята, между прочим, говорит: "Мы тебя, Дима, тоже уважаем, хоть и пили врозь, а Танечку твою (Томка, как всегда, не в счет) не только уважаем, но и успели полюбить. И хотели бы с ней провести остаток хорошего весеннего вечера тут, на нашей хазе. Не бойся, не обидим. Так что вы, мол, прочие, направо, а мы с ней - налево, идет? А она смеется себе, хотя глазки сверкают тревожно. Тоже дипломатничает. А куда деваться, при таком-то соотношении сил?