Сергей Залыгин - Комиссия

- А как же по-другому-то?! - удивилась девчонка. - Конешно! Конешно, кормить, не с голоду же помирать мы к вам просимся, мы жить к вам просимся!

- Нет, вы поглядите на эту девку, мужики! Поглядите на ее, что она выдумала?

- Так и вы тоже поглядите на себя, лебяжинские, - мужики вы или кто, когда боитесь все вместе, сколь вас тут есть, трех православных какое-то время прокормить? Спрашивать вас об этом и то страм и стыд!

- И сколько же нам годов придется тебя кормить?

- Три года. Может, и четыре.

- А после?

- После-то я взамуж пойду бог даст, нарожу мужчин настоящих. Может, у вас в обществе таких и не бывало совсем! И еще, когда примете меня с родителями, то я, господа старики и прочие все, я вовек этого не забуду, вечная вам будет благодарность от меня человеческая! И неужели она вам не нужная совсем, такая благодарность?

Тут и поднялся Иван Иванович Саморуков - он уже в то время был в Лебяжке старшим стариком, лучшим человеком, поднялся, громко плюнул под ноги:

- Тьфу! Это, мужики, зараза так зараза, прогнать ее невозможно, никуды от ее не денешься - надо принимать! Хотя и хлопотно от ее будет, но - надо!

Тронула Зинка Ивана Ивановича.

А кроме того, что она тронула его за душу, Иван Иванович вспомнил, что начальство давно грозит ему за постоянные отказы переселенцам.

Как-никак, а лебяжинское общество имело хороший надел из расчета по пятнадцати десятин на ревизскую душу, да три десятины на прирост населения, да еще три - для приселения ссыльных и прочих лиц.

Ну, когда вынесли Зинке с родителями приемный приговор, тут же миром и сделали поста-новление: поставить беженцам какую-никакую избенку, отпустить из общественного амбара зерна на пропитание и на посев будущего года, сделать помощь скотиной и птицей, а еще дали девке наказ блюсти себя как следует, а иначе, сказали, выгоним на ту самую дорогу, с которой ты только что пришла! Уж вот тогда ни на что не поглядим - выгоним, избавимся от правдаш-ной заразы.

Вот как пристала к Лебяжке Зинаида, как уступили ей лебяжинские мужики.

Но они все-таки как в воду глядели, хлопот у них с этой девкой действительно прибавилось. И заметно.

Росла девка, хорошела, входила в возраст, отец же с матерью хотя есть у нее, но вроде бы их нет совсем, едоки только, а больше никто, и вот она в поле - одна, и в лес за дровишками поехала - опять одна, и даже в базарный день в село Крушиху съездить продать-купить что-нибудь - и тут снова одна.

Мало того что жалко на девку глядеть, как ей приходится всякую работу ломить, а, жалея, нужно ей то в одном, то в другом деле помочь - это бы куда ни шло. Ну, а случись кто-нибудь позарится на нее? Когда она одна-то? Ведь это же верно, что стыд будет и срам на всё общество!

А если к тому же позарится не чужой и дальний человек, а из своих же, из лебяжинских парней? Тогда уже позор всей Лебяжке на всю округу, на весь уезд срам!

Была бы она кривая либо хромая, так и забот бы меньше, но тут дело было совсем наоборот.

И поначалу старики велели лучше глядеть за ней соседям, наказывали, чтобы ни в коем случае не ездила самостоятельно в лес, а только заодно с кем-нибудь, не велели ночевать на пашне одной. Велели прибиваться к соседнему стану, к семье Панкратовых - добрая была семья, добрая и молитвенная, а спустя еще какое-то время призвал ее тот же Саморуков Иван Иванович и сказал строго:

- Хватит! Вот тебе, Зинка, строк до покрова, чтобы быть взамужем!

- Нет, - сказала Зинаида опять своенравно, - взамуж я, Иван Иванович, конешно. пойду, но до покрова слишком уж малый вы даете мне срок: не управлюсь жениха найти.

- Да кому говоришь-то?! - возмутился от сердца Саморуков. - Кому, спрашивается? И кто ты такая, чтобы мне так говорить? Либо я рехнулся и глазами не вижу, как парни на тебя с рассвету и до закату пялятся? А после закату - дак и особенно. Покров - это твой строк без разговору. Запомни! Кивни завтре же кому-нибудь - и всё тут. Назавтре воскресенье, игрища будут, вот и кивни. Ежели богатому парню кивнешь и постесняется он тебя из бедности брать - придешь и скажешь про это мне. Мы, в конце концах, и тут не поглядим - сладим обществом какое-никакое приданое. Вот тебе без разговору - покров!

Однако и тот покров прошел, и еще один, а Зинаида - всё еще девка.

Уже на нее за это многие в Лебяжке стали сердиться.

Бабы у колодца встретят и будто не замечают, она им "Здравствуйте!", они ей "Угу!". Почему бабы на нее так осердились - даже странно. За что?!

Парни по-своему смеялись: