Сергей Залыгин - Комиссия

Дерябин засмеялся, Калашников ему кивнул, согласился:

- Правда что смешно! Но только я не объяснил еще, почему мне церковный-то обряд полюбился тогда? А вот почему: мне воплощение слова в действии человечества полюбилось. Сказано было: "Мысленное солнце правды, Христос явился с Востока", и вот уже в действии люди молятся на Восток! И так во всей службе. Ну, а когда так - может, и в жизни это тоже доступно обойтись без действий бессмысленных и незначащих? Соединить слово с делом?

- Ты поповщину-то бросил бы, Калашников! - посоветовал Дерябин. - Ей здесь, в Комиссии, вовсе не место!

- Брошу! - опять согласился Калашников. - Почто нет? Тем более что я и в жизни своей - всем это известно - вскоре от религии отошел, а кооперацией пуще того занялся и увлекся! Но как с тобой когда-нибудь происходило - тоже ведь из памяти не выбросишь.

- Тебе ладно было разным увлечением заниматься, Петро! - вздохнул Половинкин. - За тебя сперва старшие братья робили, после - взрослые сыновья, а ты с такими вот руками-ногами, с этакой силищей, знай себе увлечением занимался!

Члены Комиссии, все как один, посмотрели на Калашникова с завистью, тот на минуту смутился.

Иван Иванович, со значением и понятием посопев табачным носом, спросил:

- А не страшно вам нонче, Лесная наша Комиссия? Нисколь не страшно, да и всё тут?

- С чего бы нам страшиться-то, Иван Иванович? - отозвался первым Николай Устинов и взъерошил на голове беленький любопытствующий хохолок. С чего бы?

- Да со всего! Со всего как есть! В нонешнее-то времечко, в столь худое, кажное обществе-нное дело - оно сильно рисковое! Нонче кому вы не по карахтеру, не так сделаете, Комиссия, тот на вас не просто уже будет обижаться, а с оружием в руках. И по всему-то государству нонче то же самое: какая бы власть, какая бы кооперация, какой бы порядок ни был, а следующий, кто посильнее, приходит и всё эн-то изгоняет уже не куда-нибудь, а в каталажку! Дак энто хорошо, ежели - в каталажку, а то дак ить и под расстрел - вот куда!

- Ну, вы тоже скажете, Иван Иванович! - развел руками Устинов, а потом и прибрал ими, двумя, свой хохолок на голове. - Скажете, вот те на! Не-ет, мы, Лесная Комиссия, свое дело сроду до оружия не доведем. Зачем нам? У нас интерес не государственный, не политичный, а всего лишь лесной. Всего лишь природный. Не более того.

- Ладно, когда бы так! - согласно кивнул Иван Иванович. - Ладно, да и хорошо бы. Да вот и ночь давно уже настала, товарищи мужики! А вы и по сю пору чужой карасин жгете!

Калашников обрадовался.

- Дак я же давно объявлял учредительное наше заседание законченным! Пора уже нам и расстаться всем до завтрашнего дня, до обеда! Как не пора?!

Глава вторая

СУПРУГИ ПАНКРАТОВЫ

А хозяевам Панкратовым в ту ночь не спалось. Они лежали - один на полатях, другая - на печи, но не спали оба, слышали, как Иван Иванович приходил в дом, как Лесная Комиссия потушила керосиновую лампу и разошлась окончательно.

Когда тихо совсем стало и темно в избе, Кириллу вспомнилось о том, какое решение приняла Лесная Комиссия... Под несчастливым № 13 в списке лесных охранников было записано: "Товарищ Панкратов Кирилл Емельянович. Зачислить и предупредить, чтобы был попроворнее".

А ведь напрасно записано - проворным Кирилл Панкратов никогда не был и не будет. Это только для блезиру, чтобы не обидеть хозяина избы, в которой Комиссия нынче собиралась и еще не раз отныне будет собираться.

И Кирилл удивлялся - для чего блезир? Что за игра?

Вчера думал: может, это обязательно - держаться за такую жизнь, которая как у всех? Нельзя без этого? Нельзя от белого света отворачиваться?!

А нынче догадался: можно не стесняться и не бояться людей, когда ты сам от них ничего не хочешь! Когда одно тебе нужно - чтобы они оставили тебя в покое! Когда устал ты от них, опостылели они тебе своею бесчестностью, своим великим множеством и каждый в отдельности сам по себе.

И когда он так догадался - легкость и простота почувствовались ему всюду, в самом себе - больше всего. Он ли виноват перед людьми, они ли перед ним - теперь это уже всё равно, уже поздно разбираться, уже ни к чему. Что за эти годы военные, жестокие случилось - то случилось, назад не повернешь.

Многое случилось... Воевал Кирилл, ранен был, снова воевал и угадал в конвойную команду. И там однажды было приказано ему двух пленных немцев расстрелять. Ночью. Туманной, дождливой. Темной. Почему, за что обходились с ними так, - он не знал, а еще не знал, как вернуться после того ему в Лебяжку, домой, к жене Зинаиде. В панкратовском раскольничьем роду военной службы многие поколения сторонились, скрывали парней в лесу, в тюрьмах сидели за отказ служить. Кирилл да еще двоюродный брат его Вениамин первые приняли трехперстный крест и пошли служить. И вот сразу в какую переделку пришлось попасть. Жене своей Кирилл внушал и внушал разные мысли против войны и убийства, а вот как самому приш-лось сделать?! Вот какая страшенная жизнь получалась у него нынче в своем собственном доме.