Николай Лейкин - Купец пришел! Повествование о разорившемся дворянине и разбогатевших купцах

Разговаривая таким манером, Лифанов ходил вместе с кровельщиком и маляром по двору, осматривал службы, заглянул в колодезь, обошел пустую оранжерею с разбитыми стеклами, развалившимися боровом и топкой и прошел в конюшню. Конюшня была хорошей постройки, сравнительно новая, светлая, даже с камином, с медной отделкой в денниках и стойлах, но уж во многих местах снятой и, очевидно, проданной на вес. В конюшне стояли только две совсем старые рабочие лошади и захудалая корова.

Около конюшни кучер Лифанова Гордей кормил сеном из рук лошадь, не выпряженную из тарантаса. Он сказал хозяину:

– Как только лошадям нашим тут стоять придется? Все полы провалились, прогнили.

– Ну-у? – протянул Лифанов.

– Одна беда, Мануил Прокофьич. Не зачинивши, большая опасность, право слово. Завязит лошадь ногу в дыре – сломать может. Наши лошади не ихним чета. Наши с корма на стену лезут.

– Плотник придет – зачинит.

– Перестилать надо. Новые полы надо. Они никуда не годятся. Вам сейчас же лес запасти придется.

– Ужас, какое расстройство! Смотрите, двери-то… – указал кровельщик. – Петлей никаких. Так приставляют. Да и то сказать: из каких капиталов, если им даже в лавочке ни на копейку более не верят? Я про генерала… Сейчас Левкей рассказывал: принесешь деньги – отпустят хлеба и крупы; нет – играй назад. Лошади-то ведь без овса стоят, на одном сене.

– И сено-то – дутки да осока со щавелем, – подхватил кучер Гордей. – Вон наш-то головастый еле ест. Да и то Левкей еле дал охапочку. Дам, говорит, тебе, так что нам-то останется? Ваш жеребец, говорит, сытый, откормленный, а наши несчастные одры голодные.

– Куда же они сено дели? Ведь здесь покосы обширные, – удивился Лифанов.

– Продали, Мануил Прокофьич, продали себе на пропитание и овес сменяли в лавочке себе на провизию, который ежели остался. А про сено Левкей рассказывал, что сено с осени было очень хорошее, такое сено, что хоть попу есть, а продали, все продали, и оставили только дутки с болота. Нам сейчас же надо запасаться сеном, как только приедем, – закончил кучер.

Лифанов развел руками и пожал плечами.

– Это для меня удивительно, – сказал он. – Я ведь с сеном покупал. Сена было куда больше тысячи пудов.

– Было да сплыло, хе-хе-хе, Мануил Прокофьич, – засмеялся кровельщик. – Где уж тут запасы уберегать для животных, коли у самих хозяев животы подвело! Левкей сказывал, что ведь на одном картофеле теперь сидят. Молочный суп да картофель – вот и вся еда. Кашу варят иногда, но на редкость, потому ни старая, ни молодая барышня до нее не касается. Один капитан ест. Прислуга просит – отказ.

В это время откуда-то из-за угла показался и сам Левкей – единственная мужская прислуга Пятищевых, оставшийся от целого штата дворни. Это был худой, высокий, но крепкий старик с полуседой бородой на темном, почти коричневом лице, изборожденным морщинами. На нем была шерстяная красная фуфайка с вставленными на локтях синими суконными заплатами, а на голове военная фуражка с замасленным красным околышком – подарок капитана. Подходя, он шлепал необычайно громадными серыми валенками, подшитыми по подошве кожей, и поклонился низко Лифанову.

– Истинно, господин хозяин, животы подвело – вот какое наше житье, – начал он, заслышав последние слова кровельщика. – Даже хлеба не вволю… Только картофель и едим, потому его у нас запас. Да и картофель-то генерал продал бы, да его зимой возить на продажу было нельзя. Послал он раз со мной один воз – я сморозил. А везти прикрывши – у нас ни войлоков, ни даже рогож нет.

– Вот так хозяйство! – прищелкнул языком маляр.

– Да уж какое хозяйство, коли ничего нет.

– Для чего же вы экономку-то держите? – улыбнулся Лифанов.

– А уж это не нам рассуждать, – уклонился от ответа Левкей. – Это дело генеральское… А только какая она экономка! Она экономкой-то и раньше не была. Зимой у нас она всех кур сожрала, так что генералу в Пасху красным яичком разговеться своим было нельзя. Капитан перед Пасхой поехал в посад, продал пистолет и ковер и привез ветчины, яиц и муки на кулич. Прислуге только по три яйца дали. Где это видано? На праздник по пяти аршин ситцу мне и кухарке. Ведь только из-за того и живем, что жалованье задержано, а то и я, и кухарка Марфа давно бы наплевали и сбежали. Возьмите, господин хозяин, меня на службу к себе, как переедете. Я здесь ведь все знаю. Могу рассказать, указать, где что было. – Левкей опять снял шапку и низко поклонился. – Заслужу вашей милости, – прибавил он. – Ведь я у него одиннадцать годов егерем жил. Про меня генерал худого ничего не скажут. Вином я мало занимаюсь. Пью, но чтоб малодушие к вину иметь – ни боже мой. Я егерь… Прирожденный егерь. Егерем у них поначалу был, а вот теперь пришлось всем заниматься. Дворник я, кучер и работник по всему дому.