Николай Лейкин: Товарищеские воспоминания о П. И. Якушкине

Съ Павломъ Ивановичемъ я познакомился въ первые годы моей литературной дѣятельности. Это было въ 1863 году. Я тогда писалъ какъ диллетантъ. Познакомился я съ Якушкинымъ у редактора-издателя «Искры», Василія Степановича Курочкина. Это было днемъ, въ одно изъ воскресеній, когда у Курочкина собирались сотрудники «Искры». Я тоже тогда былъ въ числѣ сотрудниковъ этого журнала. Мнѣ давно хотѣлось познакомиться съ Якушкинымъ. О немъ я такъ много слышалъ оригинальнаго. Про него даже ходили легенды. Въ лицо я и раньше зналъ Якушкина по портрету, и часто встрѣчалъ его на улицахъ и въ трактирахъ, но подойти къ нему и познакомиться съ нимъ не рѣшался хотя въ трактирѣ сдѣлать это было легко. Якушкинъ со всѣми знакомился очень охотно, кто къ нему подходилъ и рекомендовался, а съ людьми изъ числа пишущей братіи и подавно. Я упомянулъ о портретѣ. На Невскомъ проспектѣ у фотографіи Берестова и Щетинина, первой фотографіи, которая стала собирать коллекцію портретовъ литераторовъ, висѣлъ въ то время въ витринѣ очень схожій портретъ Якушкина въ кафтанѣ на распашку, въ русской рубашкѣ, высокихъ сапогахъ и въ очкахъ. Оттиски портрета Якушкина, какъ мнѣ передавалъ Берестовъ, расходились тогда въ огромномъ количествѣ экземпляровъ.

— Въ провинцію его фотографическихъ карточекъ страсть что требуютъ, говорилъ Берестовъ. — знаете что… Тамъ его карточки продаютъ и за Якушкина и за Емельяна Пугачева.

— Но какъ-же очки-то? улыбнулся я. — Вѣдь Пугачевъ не носилъ очковъ.

— У меня есть карточки Якушкина и безъ очковъ.

Когда Якушкинъ шелъ по улицѣ или входилъ въ трактиръ, всѣ оборачивались въ его сторону шептали: «Якушкинъ… Якушкинъ». Его узнавали по его русскому костюму и очкамъ. Это не былъ русскій костюмъ франтоватый, балетный, въ каковомъ ходили нѣкоторые изъ тогдашнихъ славянофиловъ, щеголявшіе лакированными сапогами, канаусовыми рубахами и шляпами съ павлиньимъ перомъ. Кафтанъ Якушкина былъ изъ самаго грубаго сукна, всегда засаленъ, сапоги въ большинствѣ случаевъ стоптанные и грязные, на головѣ низенькая барашковая шапка и зимой и лѣтомъ, кумачевая рубашка опоясана простымъ пояскомъ съ молитвой, а подчасъ и просто веревочкой. Въ фуражкѣ я его видалъ рѣдко. Также никогда я не видалъ на немъ шубы, хотя въ послѣдствіи зналъ, что у него былъ нагольный полушубокъ, который хранился гдѣ-то у какого-то пріятеля на случай дальней дороги.

Я уже сказалъ, что про Якушкина ходили легенды. Вотъ что мнѣ разсказывалъ про него тогда одинъ слуга изъ простеньнаго трактира недалеко отъ Пяти Угловъ:

— Вѣдь это баринъ… Настоящій баринъ… Только отецъ его за родительское непочтеніе и за то, что онъ по деревнямъ съ мужиками двадцать тысячъ рублевъ пропилъ, промоталъ, и самого его въ мужики отдалъ. Денегъ ему больше не даетъ, на глаза къ себѣ не пускаетъ: такъ что-же ему дѣлать? Ну, онъ къ мужикамъ уже привыкъ, на господскій манеръ ему рядиться не на что, вотъ онъ и сталъ одѣваться по-мужицки. Отъ господскаго-то пера только одни очки остались. А онъ умный, онъ разсудительный, только малодушество у него къ вину этому самому, прибавилъ онъ.

И тутъ была доля правды. Якушкинъ, какъ и слышалъ, дѣйствительно получилъ по окончаніи своего образованія какой-то небольшой капиталецъ отъ матери, но въ нѣсколько мѣсяцевъ блудно растратилъ его, угощая во время своихъ путешествій мужиковъ и щедро платя имъ за пѣсни, которыя записывалъ отъ нихъ.

Часто мнѣ приходилось слышать объ Якушкинѣ отъ простаго народа и такой отзывъ:

— Баринъ, но порченный… не совсѣмъ онъ въ порядкѣ въ мысляхъ… А хорошій, добрый баринъ.

Были у Якушкина добрые пріятели и среди простаго народа, по большей части среди буфетчиковъ въ трактирахъ или приказчиковъ въ винныхъ погребахъ. Имъ онъ отдавалъ иногда на храненіе, боясь потерять, тѣ гроши, которые заработывалъ литературнымъ трудомъ. Именно гроши, ибо Якушкинъ писалъ мало и рѣдко. Онъ садился писать только тогда, когда уже негдѣ было занять, и между тѣмъ являлась настоятельная нужда купить сапоги или очки.

— Очки разбилъ вчера, а денегъ нѣтъ… Купить не на что. Дѣлать нечего, надо садиться завтра писать что нибудь на очки. Писать то я и безъ очковъ могу, а вотъ въ даль ничего не вижу. Видите, всего одно стекло въ очкахъ… Одно-то тутъ, а другаго нѣтъ.

Это были первыя слова Якушкина, съ которыми онъ отнесся ко мнѣ при первой нашей встрѣчѣ у В. С. Курочкина. Мы стояли около стола съ закуской. Я взглянулъ ему въ лицо. Въ очкахъ его дѣйствительно не было одного стекла.