Николай Ашешов - Раны любви

И застыла, и прилегла к нему головой на грудь.

А он — точно ничего не видел и не чувствовал — говорил о последнем эпизоде своей жизни, о разбившемся неожиданно сердце.

Сердце разбилось у ног жесткой и жестокой женщины, искавшей только телесной ласки, женщины жадной, лживой и пустой.

Женщина отняла все: обманула душу своей красотой, посмеялась, растоптала его сердце и жжет его и до сих пор своим адом.

Он говорил громкими словами и сильными терминами, красиво и слишком литературно.

Саня слушала эти слова, но они опять плыли мимо нее.

А на душе звенела звонко-серебряно одна мысль:

— Он свободен. Он больше не любит ее.

Звенела долго и радостно и, уже не слушая его, Саня приподнялась и впилась долгим поцелуем в его красные, полные губы…

Он оторвался от этого слишком пряного поцелуя и изумленно осмотрелся, точно не веря своим глазам.

Но второй поцелуй опять оборвал его мысли, и он уже целовал вкусные женские губы безотчетно и, пьянея от страсти, чувствовал нежные линии и формы бившегося около него в судорогах желаний молодого и красивого тела.

— Я люблю, люблю, — шептали ее побледневшие от знойной жажды уста. — Ты — мой. Я успокою тебя. Ты все забудешь…

И эти слова заставили Петра Сергеевича очнуться.

Мягко и нежно обнимая Саню, он посадил ее рядом с собой.

— Не надо, деточка…

Саня еще ничего не понимает. Блестящие глаза, залитые поволокой, страстно глядят на Петра Сергеевича, — а он хладнокровно звонит и спрашивает счет.

— Поедем, деточка… — говорит он тихо.

— Не хочу, — отвечает Саня и опять тянется к нему, и ее горячие руки обвивают ему шею.

Входит лакей, и Саня сдерживает себя.

Расплата кончена, и Саня бросается к Петру Сергеевичу на грудь, — но слышит сдержанный, одергивающий голос:

— Не надо, деточка, не надо.

Саня испуганно смотрит на него, а Петр Сергеевич в это время заботливо подает ей кофточку и сам надевает шляпу и перчатки.

Саня продолжает смотреть на него испуганными глазами, а Петр Сергеевич берет ее под руку и, как дитя, ведет по длинному коридору.

В автомобиле Петр Сергеевич говорил Сане:

— Я никогда не забуду этого дня. Спасибо вам. Вы, как ангел-хранитель, спасли меня сегодня… Если бы не вы, я или пулю в лоб пустил бы себе, или бездну глупостей препошлейших наделал бы. А вы облегчили мне душу. Вы — прекрасный товарищ.

Саня не верила.

Конечно, это — злой, кошмарный сон.

Но голос Петра Сергеевича звучит твердо и просто. И даже нет ни нот, ни аккорда печали.

Ей хочется закричать то от радости, то от боли, сменяющих друг друга. Ей хочется бросить к его ногам все оковы любви, существующие у людей. Ей хочется дать ему и самой взять самое огненное, самое сжигающее счастье ласки…

Но она молчит…

Автомобиль останавливается. И Петр Сергеевич, деликатно наклонясь, предлагает руку.

— Вы уже дома, — говорит он ничего непонимающей Сане. — Еще раз спасибо. Никогда я не забуду сегодняшнего дня… Вы спасли меня.

На другой день, в обычный час, Саня сидела за пишущей машиной.

Петр Сергеевич, встретивший ее смущенно, но с жестко подчеркнутой холодностью, диктовал письма.

Ровно звучал его печальный голос. Стучала машина.

Чужой, далекий человек сидел пред Саней. И в ее опустошенное и ограбленное сердце не проникал уже этот печальный голос.

Застыло все в сердце. Точно оловом залили его. И не бьется оно сегодня.

Сегодня… А разве «вчера» было? Разве оно существовало? Разве это не мираж белой ночи? Разве это не сказка злого духа — великого лгуна, пробирающегося к сердцу, когда спят, усыпленные любовным напитком, стражи рассудка?..

Саня стучит на машине. Полярно-холодный, морозно-колючий сидит пред ней секретарь.

И бесконечная пропасть вырастает между ними, и оба чувствуют ее с холодною жутью в раненых сердцах.

Белый мираж…