Николай Ашешов - Раны любви

И если бы его белая рука была поближе, Саня опять прильнула бы к ней и поцеловала бы ее.

И целовала бы долго, до усталости, и ласкала бы эту хорошую и умную руку с длинными музыкальными пальцами.

Секретарь вздрогнул, точно кивнул кому-то головой или прогнал дразнившую его мысль, и взглянул на Саню.

И Саня увидела печальные глаза, теперь усталые и красные. И лицо какое-то мучительное. Желтое, немного опухшее…

И от этого сделалось Сане еще легче.

Впервые она почувствовала глубокую и острую жалость…

— Значит, люблю… верно и искренно люблю, — шептали беззвучно ее губы, а глаза туманились слезой жалости.

Голос секретаря был сегодня немного охрипшим. И с виноватой улыбкой, так красиво озарившей его лицо, секретарь признался:

— А я вчера кутил… Голова болит…

Саня улыбнулась.

Вот какое первое стороннее слово она выслушала…

И вдруг Петр Сергеевич просветлел, точно что-то вспомнил, — и, подымаясь, сказал:

— А знаете что? Поедемте и пообедаем вместе!..

Радость вспыхнула в сердце Сани, и она от неожиданности промолчала.

— Поедем, да?

Секретарь весело рассмеялся.

— И знаете, я ведь до сих пор с вами незнаком. Не сердитесь, голубушка, до сих пор не знаю вашего имени и отчества, и фамилии. Где-то в письменном столе лежит клочок бумажки и на ней все это прописано. Но в голове у меня — круглый нуль.

И, подходя к Сане, он ласково протянул ей обе руки и мягко пожал ее руки. И смотрел мягко своими печальными глазами.

И Саня, алая от счастья и радости, крепко жала ему руки и шептала какие-то странные слова, которые не оставили в памяти никакого следа.

И никогда Саня не могла их вспомнить.

Ее подхватила теплая, прозрачная волна. И дальше она уже ни о чем не думала.

Они ехали на автомобиле и перед обедом объехали острова.

Петр Сергеевич болтал, не умолкая. Рассказывал о своей гимназической жизни, об учителях, о своем детстве, о своих странных родителях, которые какою-то загадкой прошли перед ним в прошлом и такою же загадкой остались для него и в настоящем.

Саня слушала его жадно и отчетливо чуяла за этой болтовней что-то надрывное и больное.

Она невольно придвинулась к нему и, касаясь его своим плечом, вся прижалась к нему и, внимательно слушая, пропускала слова и фразы быстро лившейся его речи и сосредоточенно думала об одном, — о том, что вот сейчас она раскроет пред ним свою душу, отдаст ему свое сердце… Если он захочет, отдаст и свое тело. Отдаст все, — и будет радоваться радостью неизреченною оттого, что может отдать ему то, что ему нравится. И будет радоваться оттого, что растворится в нем, уничтожится, сделается рабою его, тенью его…

— Вот и приехали…

Весело и легкомысленно выскакивает Петр Сергеевич из автомобиля и подает руку Сане.

И быстро они идут по длинному коридору. Безразлично мелькают направо и налево двери с неизменными дощечками, на которых неизменные слова:

— Занято.

И в углу, наконец, нашелся свободный кабинет.

— Вот и отлично. Так поскорее водки и закуски, а потом обед.

И когда метрдотель вышел, Петр Сергеевич, как мальчик, завертелся по комнате, а потом подхватил Саню и понесся с ней в быстром вальсе.

У Сани закружилась голова. Она прижалась к его плечу и незаметно целовала это плечо, и радостный звон стоял у нее в ушах, и сердце билось перебоями жгучего счастья.

Петр Сергеевич пил много и становился все более и более оживленным.

Его болтовня немного утомляла Саню, а потом и печалила.

— Все о себе и о себе. Хоть бы одно слово спросил про меня!

Но, глядя на его оживленное лицо, она тотчас забывала свою маленькую обиду и опять жадно слушала, хотя на сердце кто-то совершал нехорошую работу.

Заполз маленький червячок и точил себе ходы, и подсказывал сердцу тяжелое предчувствие.

После шампанского Петр Сергеевич сразу осел и приуныл.

Глаза затуманились, голос сразу поник, слова выползали лениво и с трудом.

И вдруг он тихо заплакал, всхлипывая жалко и обидчиво.

И Саня, точно серна, вскочила, подбежала к нему и нежно, как мать и сестра, и пылко, как любовница, зашептала ему на ухо слова утешения, склонившись к нему и целуя его волосы.

А потом смело она обняла его за шею и, увлекая к себе на диван, говорила:

— Ты — мой возлюбленный. Расскажи все. Все расскажи мне, любимый.

Петр Сергеевич всхлипывал, как ребенок, и опустил свою голову на стол.

Саня обнимала его и продолжала шептать слова любви. И когда Петр Сергеевич, откинувшись на спинку дивана, начал говорить, — как кошечка скользнула Саня к нему на колени.