Лидия Авилова: Наследники

— А ты что же? — спросил Александр.

— Сбегал и сказал! — чуть не выкрикнул Пётр Иванович. — Но я уже тогда чувствовал… мне только надо было… выждать.

Он сделал жест, как бы угрожая кому-то, и потом вдруг повернулся к сыну.

— Хочешь быть предводителем? — тихо спросил он.

— Но это бредни! — ответил сын. — Твоя мания величия не знает меры.

Пётр Иванович усмехнулся.

— Да? Ты думаешь?

— Но ведь князь всю жизнь был предводителем и умрёт им.

— А если я его смещу? — тихо спросил Пётр Иванович, и в его изогнутой позе, в блестящих глазах Александру почудилась близость безумия.

— Это ты-то? — с оттенком презрения вырвалось у него.

— А! И ты тоже говоришь: ты-то? Да, я! Я! Я! Сын шута и скомороха! Я смещу князя Баратынцева и посажу предводителем тебя, моего сына. Я!..

Он смеялся и колотил рукой в грудь.

— Не кричи, — попросил Александр. — Говори просто и толком: какие у тебя данные?

Гарушин притих, но продолжал смеяться.

— Всё это просто и понятно даже для ребёнка: ненаглядный сыночек, князь Андрей, приехал из полка в отпуск и привёз гостинец — долги! Уплатить — состояние князя не выдержит; не уплатить — князенка выгонят из полка с позором!

— И ты заплатишь долг?

— Старый князь был у меня вот здесь. Просил, умолял…

— Заплатишь? — повторил свой вопрос Александр.

— Да! — сказал Пётр Иванович и сел.

Александр спрятал в карман свой несессер и нахмурил лоб.

— Конечно, ты всё обдумал и в проигрыше не будешь ни в каком случае?

— В проигрыше не буду, — подтвердил отец.

— Но для предводительства нужны большие средства, — немного погодя сказал Александр.

— Разве их нет?

— У тебя, они есть, но не у меня.

Лукавая улыбка мелькнула в глазах Петра Ивановича.

— Новое имение я покупаю на твоё имя, — сказал он.

— Ну, это что за состояние в земле! — небрежно заметил сын.

— Как? Что? — воскликнул Гарушин. — Это не состояние?.. Если ты женишься на княжне, — высказал он разом свою заветную мысль, — я тебе отдам половину того, что имею сам. При таких деньгах, да связи… Недурно для Гарушина! Как? Что?

Александр зевнул.

— Удивляюсь тебе, — сказал он. — Ты волнуешься, как мальчик. Кому, как не тебе, знать силу денег. У тебя деньги — у тебя все. Пора успокоиться.

— Успокоиться! — с горькой усмешкой повторил Пётр Иванович. — Нет, это не по мне… Не с моим характером. Быть может, позже… когда ты заменишь князя, — прибавил он с улыбкой.

— Княжна, кажется, не первой молодости? — спросил Александр.

— Ты увидишь её, — сказал Пётр Иванович. — На днях мы будем у них. Ну, что же? Действовать? — с громким смехом спросил он через минуту и дружески хлопнул сына по коленке.

Александр поморщился.

— Мне всё равно, — сказал он, — и если ты обещаешь… Пора и мне не глядеть из чужих рук.

Солнце садилось в конце аллеи, и его яркий красноватый диск блестел сквозь подвижную сетку листьев и ветвей. Вдоль аллеи уже легла тень, но жара первых июньских дней ещё не успела замениться вечерней прохладой. В круглой беседке, обвитой плющом, шёл оживлённый спор.

— Господа! — говорил человек средних лет, полный, с обрюзгшим и помятым лицом. — Господа! Чем больше теорий, чем больше программы, тем меньше искренности. Помилуйте, к чему нам эти ходульные герои, у которых самопоклонение всегда на первом плане? К чему нам эти крикливые проповедники общественной доблести и морали, у которых в каждом слове звучит фальшь? Наша молодёжь увлекается, она даже легкомысленна, быть может, но я с удовольствием беру на себя её защиту: она не лицемерит, она пользуется жизнью и всеми благами её, она знает, что за молодостью близко идёт старость, и что тогда хватит ещё времени и на мораль, и на проповеди разных возвышенных идей.

Оратор быстро оглянул присутствующих, стараясь уловить впечатление, произведённое его маленькой речью, особенно на княжну.

Он остался доволен. Вера Ильинишна слегка вспыхнула. Небольшая ростом, очень худенькая, она производила впечатление ещё недоразвившейся девочки, но в чертах лица, в линии подбородка и крепко сложенных губ сквозили энергия и упорство. Она была некрасива, и только одни глаза, голубые, широко открытые, были хороши и придавали лицу оживление и выразительность.

— Это неправда! — крикнула она. — Та часть молодёжи, которую я знаю, и о которой мы говорим, та молодёжь, которая только смеётся над всеми мыслями, над всеми благородными попытками… Где её взгляды?.. Два года назад они носили усы стрункой, теперь носят щёткой…