Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты

Вернувшись къ столу, на которомъ былъ накрытъ кофей, онъ налилъ себ ѣполчашки кофе, добавилъ кипяченымъ молокомъ и, опустивъ калачъ, началъ читать другое письмо. Другое письмо было заграничное: изъ Афонского монастыря къ благод ѣтелю съ просьбой пожертвовать. Онъ съ досадой бросилъ это письмо и взялся за третье. Третье было изъ Рязани, и почеркъ былъ незнакомый, писарскій и малограмотный. Письмо было отъ Рязанскаго купца, предлагавшего на сл ѣдующій срокъ взять въ аренду его землю, 800 десятинъ Раненбургскаго у ѣзда, которая уже 5 л ѣтъ находилась въ аренд ѣу этого купца.

<���Нехлюдовъ жилъ въ Москв ѣи жилъ на большой роскошной квартир ѣсъ нянюшкой 51 и двумя прислугами: поваромъ и буфетнымъ мужикомъ, только потому, что онъ жилъ такъ при матери. Но роскошная и праздная жизнь эта въ Москв ѣбыла совс ѣмъ не по его вкусамъ. Но въ первое время посл ѣсмерти матери онъ ничего не предпринимал, а потомъ онъ не усп ѣлъ оглянуться, какъ жизнь эта стала ему привычной, и у него установились съ семействомъ Кармалиныхъ т ѣтонкія и напряженныя отношенія, которыя удерживали его теперь въ Москв ѣ. Сначала Кармалины ут ѣшали его. Ему даже пріятно было, какъ они преувеличивали представленіе о его гор ѣ, но ему нельзя было отказываться отъ т ѣхъ чувствъ, которыя ему приписывали. Потомъ эти ут ѣшенія такъ сблизили его съ ними, 52 что онъ чувствовалъ себя уже теперь ч ѣмъ то связаннымъ съ ними и не могъ прекратить этихъ отношеній и у ѣхать изъ Москвы. А между т ѣмъ онъ много разъ говорилъ себ ѣ, что только жизнь матери заставляла его жить такъ, какъ онъ жилъ, но что когда ее не будетъ, онъ изм ѣнитъ всю свою жизнь. Но вотъ она уже три м ѣсяца умерла, а онъ жилъ по прежнему. У него ужъ давно были планы на совс ѣмъ другую д ѣятельность и жизнь, ч ѣмъ та, которую онъ велъ теперь. <���Какъ ни больно ему было признаваться себ ѣвъ этомъ, жизнь матери, съ которой его связывала самая н ѣжная любовь, была ему препятствіемъ для осуществленія 53 этихъ плановъ. Мать им ѣла очень опред ѣленный идеалъ того положенія, котораго она желала ему.> Онъ долженъ былъ, по понятіямъ матери, жить въ кругу своего исключительнаго, вс ѣхъ другъ друга знающаго высшаго русского общества, среди котораго онъ былъ рожденъ: долженъ былъ им ѣть для этаго т ѣсредства, которыя онъ им ѣлъ, именно около 10 тысячъ дохода, долженъ былъ служить и современемъ занять видное, почетное м ѣсто на служб ѣ, долженъ былъ во всемъ, въ своихъ привычкахъ, одежд ѣ, манерахъ, способ ѣвыраженія выд ѣляться изъ толпы, быть distingué 54 и вм ѣст ѣне долженъ былъ нич ѣмъ выд ѣляться: ни уб ѣжденіями, ни в ѣрованіями, ни одеждой, ни говоромъ отъ людей своего круга; главное, долженъ былъ въ томъ же исключительномъ кругу жениться и им ѣть такую же семью. Онъ же желалъ совс ѣмъ другаго. Съ самыхъ первыхъ л ѣтъ юности, съ университета, сынъ сталъ нападать на исключительность св ѣта и, какъ реакція противъ стремленій матери, сд ѣлался, какъ говорила покойница Елена Ивановна, совершенно краснымъ, сближался съ товарищами, фамиліи которыхъ Нехлюдова никогда не могла помнить и которые въ гостинной разваливались и ковыряли въ носу пальцами, а за об ѣдомъ или садились слишкомъ далеко, или клали локти на столъ и держали какимъ то необыкновеннымъ манеромъ вилки и ножи запускали себ ѣвъ ротъ по самые черенки. Но это бы все ничего, но въ это время Дмитрій Нехлюдовъ прочелъ сочиненіе Henry George «Social problems», потомъ его «Progress and poverty» и р ѣшилъ что George правъ, что и влад ѣніе землей есть преступленіе, что влад ѣть землей также вредно, какъ влад ѣть рабами, и р ѣшилъ, что надо отказаться отъ влад ѣнія землей. Во многомъ Елена Ивановна уступала 55 сыну, во многомъ уступалъ и онъ. Мать уступила въ томъ, что позволила ему вытти изъ университета, изъ котораго онъ р ѣшилъ вытти, уб ѣдившись, что въ немъ преподаютъ не то, что истинно, а то, что соотв ѣтствуетъ нашему положенію вещей, – и по ѣхать за границу; въ томъ же, что сынъ хот ѣлъ отдать свое небольшое доставшееся отъ отца им ѣнье крестьянамъ, сынъ долженъ былъ уступить матери и не д ѣлать этого распоряженія до совершеннол ѣтія.

За границей, куда Нехлюдовъ по ѣхалъ для укр ѣпленія себя въ своихъ мысляхъ о преступности землевлад ѣнія, онъ 56 нашелъ тамъ тоже, что и въ Россіи: совершенное замалчиваніе, какъ ему казалось, самаго кореннаго вопроса и неумныя разсужденія о 8-мичасовомъ дн ѣ, страхованіи рабочихъ и тому подобныхъ м ѣрахъ, не могущихъ изм ѣнить положенія рабочаго народа. Разочаровавшись въ надежд ѣполучить подкр ѣпленіе своимъ мыслямъ въ Европ ѣ, онъ хот ѣлъ ѣхать въ Америку, но мать упросила его остаться. Тогда Нехлюдовъ заявилъ, что онъ займется философіей въ Гейдельберг ѣ. Но профессорская философія не заняла его, и онъ у ѣхалъ 57 въ Россію и, къ огорченію матери, у ѣхалъ къ тетушкамъ и хот ѣлъ поселиться у нихъ, чтобы писать свое сочиненіе. Въ это время мать выписала его къ себ ѣвъ Петербургъ. Зд ѣсь Нехлюдовъ сошелся съ товарищемъ д ѣтства гр. Надбокомъ, кончившимъ уже курсъ и поступившимъ въ гвардейскій полкъ, и съ нимъ вм ѣст ѣи его друзьями, забывъ вс ѣсвои планы пропаганды и воздержной жизни, весь отдался увеселеніямъ молодости.