Валерий Суров - Зал ожидания

"Хейро, солнышко мое, где ты прячешься за тучки? Или в марте снова выйдешь из-за хмурых Путоран? Хейро!". .. И дышится легко! Как легко! Странно, почему это мне так легко и влюблен я снова! .. Ба-а, Москва! В доме восемь дробь один, на заставе Ильича. Только пуст наш дом. Нет в нем никого. Говорят, все уехали в предыдущих вагонах в предыдущих поездах...

Вон, Казань начинается. Вижу уже башню Сююмбике, а за ней почему-то Елабуга с Чертовым городищем, и коптит на горизонте то ли пароход, то ли завод, или что-то горит. Вон и Борька идет Скандибобер. Откуда это он та­щится, да еще и пиво несет в полиэтиленовом пакете. Он же помер в семьдесят четвертом году, в сердечном приступе. Двадцать семь лет было... А идет.

Мерещится всякая чертовщина, Господи! Да что же это такое! В четвертый раз проезжаем поселок шахты номер десять и опять смена коногонов чумазых прется в баню. Или это уже другая смена? Не знаю, нет, не знаю! Опять за­пуржило, опять. Что же? Снова плато Надежды, снова? Эй, куда мы едем? Проводник! Где ты, проводник? Кто проводник-то у нас?

Высовываю голову и вижу, как по проходу, держа камышовый веник, в железнодорожной шинели, невзирая на жару, идет и помахивает совком — Жорка!

— Жорка! — говорю я.— Обалдел ты, что ли?! Куда мы едем-то?!

— Я зна-а-аю куда...— многозначительно говорит Жорка.

— Кстати, ты ж помер!

— Ну и что? Это еще не повод для различных подозрений,— и скрылся в служебном купе.

Я свесил голову вниз. За столиком сидел мой отец и пил чай. Я вздрог­нул — рядом с ним сидела тетка Гутя, на углышке же — отцова мама, ба­бушка Дуня.

"Бред!" — определил я, развернулся и заглянул в соседнее купе. Там резались в карты Руслан, Капранов, слепой Батрашов и Майданов. "Госпо­ди — одни покойники! " Но почему-то на этот раз не ужаснулся, а даже подумал: хорошо. Все родные, знакомые ... На боковых местах ехал какой-то грустный бородатый мужик с двустволкой. На коленях он держал аккуратную клеточку с хитроватым зайцем. "А этот почему не знаком мне? Откуда он?" — подумал я. И вспомнил, что мужик — из Петиного рассказа, и заяц тоже Петин. Напротив мужика сидела моя старая учительница Мария Семе­новна. Она покашливала и жадно курила папиросу "Беломор". Вдали, возле самого выхода, пили чай из китайского термоса великие люди: Сталин, Берия, Калинин и Хрущев. К ним то и дело пытался примкнуть Шепилов. Брежнев никак не мог повесить на плечики свой парадный пиджак — от навешанных наград (даже на спине) он был тяжел, и падая, издавал металлический звук... Леонид Ильич сердито хмурил брови и бормотал: "У нас еще имеются отдель­ные недостатки ...". Я опять закрыл глаза и почувствовал себя влюбленным. Мне внезапно показалось, что у меня пропали двадцать лет. Так же, как пропа­дает кошелек. Украли, или посеял — какая разница. Нет их, не было... И надо бы идти в милицию, чтобы написать заявление о пропаже моих кровных два­дцати лет жизни, но что-то не хочется... Почудилось, что вагонный проводник Жора заметает мои двадцать лет камышовым веником в грязный совок и несет их выкидывать... Хочу крикнуть, мол, постой, но никак не могу. Я опять за­крыл глаза, опять. Я уже не глядел в окно, а просто чувствовал, что опять мы проезжаем Москву, за ней Казань, потом метет пурга — плато Надежды — и снова поселок шахты номер десять, десять, десять, десять, десять, десять...

"Куда же это они все едут? А я куда? Нет, я точно знаю — куда. Я еду искать людей, людей искать я еду — и выбиваться в них, в эти люди".

— Эй, ты что здесь делаешь? — строго окликнули меня снизу.

— А что такое? Что такое? .. А если я заплачу на любой станции? .. Сами безобразия устраиваете! .. Почему у вас один вагон ездит, без поезда, без паро­воза, да еще и нигде не останавливается! ..

— Дурак! Ты ж еще живой — и в этом вагоне...

— Почему бы и нельзя?

— Нет, ты скажи откровенно народу: живой ты или нет?

— Если честно — то сам, мужики, не знаю точно. Заблудился, кажется...

— Ну, смотри... Как хочешь...

"Но где же люди, которые живут как люди, где? Доедем ли мы до них когда-нибудь?" — я принялся беспокоиться...

Стоп! Что это?! Куда пропал вагон? Почему я на диване, и вокруг казенная мебель, и руку в сгибе ломит, и иголка из вены торчит толстая, и ватка туда тыкается... А что это за товарищи в белом? Куда они удаляются от меня? Что они со мной творили? Ведь я же совсем уже было уехал в вагоне. Ну и что, что по кругу. Главное не это! .. И люди в белом удаляются. И все — закрыл снова глаза. Руку только больно. Снова открываю глаза — перед диваном стоят мои дети. Петя стоит. Маша. Какие у них одинаковые глаза. Какие они похожие. И Паша — опять с двумя револьверами за поясом.