Валерий Суров - Зал ожидания

Короче: их бледное общество мне не понравилось. Я спрыгнул на землю и споро пошагал домой, навстречу грядущим невзгодам, твердо решив еще чуток пожить.

Партией был взят курс на химизацию, и первенцы этого курса — полиэти­леновые мешки — появились в магазинах. Полетел Гагарин в космос. Сбили американский самолет в Предуралье. Сорвалась баржа в Тихом океане с че­тырьмя солдатами. Планировали построить плотину через Берингов пролив, повернуть все реки вспять, разоружить мир за четыре года. Произошла рево­люция на Кубе. Началось активное освобождение африканских народов от колониальной зависимости. На стадионах поэтические турниры собирали многотысячные толпы, но все было — где-то и с кем-то. Расплодились магни­тофоны и телевизоры. Покатили по улицам трамваи без кондукторов. Магази­ны стали работать без продавцов и без товаров. Столовые — самообслужива­ния. Рабочие получали зарплату без кассира. Бригадами бросали курить и пить. Стали расти крупнопанельные дома. Говорили, что Хрущев намерен соединить город с деревней, ванну с туалетом, пол с потолком. Стереть грани между мужчиной и женщиной. Скрестить корову с медведем (чтобы зимой лапу сосала). Засеять футбольные поля кукурузой ... Из всех раскрытых окон неслись песни Кристалинской и Кобзона, перебивали их Эдита Пьеха и Робертино Лоретти. Царил в стране подъем. Люди постепенно переставали страшиться арестов, и все наше боевое прошлое казалось народу каким-то ужасным сном, какими-то мрачными сумерками. Правда, не разрешалось на улицах собираться больше трех человек, запрещалось обнимать девушек в присутственных местах, а комсомольские дружинники рихтовали физионо­мии танцевальщикам рок-н-ролла, но это уже мелочи. Вот, говорили, что во время поездки по стране, в Куйбышеве, в Хрущева кинули утюг, замаскиро­ванный букетом цветов. Про Казань поговаривали, что Никита будет ездить по улицам и разбрасывать талоны на сахар, на муку, на крупу. Причем, люди на полном серьезе верили! Но он промчался мимо всех, жаждущих талонов. Где- то приостановился и крикнул, стукнув о борт лимузина кулаком: "Цели ясны, задачи определены. 3а работу, товарищи!". Уж нет давно Хрущева, а люди в Казани, по-моему, до сих пор ждут на улицах, что кто-то когда-то все-таки проедет и разбросает эти талоны на муку, на крупу, на мясо, на масло, на сахар... Молодые люди рвались покорять Сибирь, и вообще, пошла мода куда- то ехать и что-то обязательно покорять. Ну, мог ли я оставаться дома, когда Борька уже покорял просторы Крайнего Севера, а Вовка — нес службу в Гер­мании? Нет, естественно. В солнечный день я, влюбленный в одну школьницу, чтобы принять участие в скоропостижном строительстве коммунизма, кото­рый вот-вот наступит, да и чтобы доказать своей Джульетте, что я мужчина, уехал. Уехал, никому не сказав об этом. Боялся скандала дома, ругачки. Мне хотелось уехать, и где-то там, приложив усилия неимоверные, выбиться в эти люди. Сначала, правда, предстояло их найти, настоящих людей, а потом уже, посмотрев на них, выбиваться в них.

Я пропал. Родители подавали во всесоюзный розыск, который меня, естественно, не нашел. Хотя я, к тому времени, уже имел конкретную про­писку.

Я шел по солнечной улице, по теплой улице с голубенькой сумочкой на шнурках (тогда они только вошли в моду), в костюмчике, купленном в кредит за шестьдесят два рубля, в пестренькой рубашке. Я шел туда, куда глаза гля­дят, чтобы никогда не вернуться назад.

40

Несколько дней Жора все же посвятил хождению по конторам, пытаясь устроиться. Пришлось мне найти полсотню и заплатить за него в суд, чтобы ему поставили печать о разводе. Но то то его не устраивало, то — это. Как говорится, причина сыщется, было б желание: зимой — холодно, а летом — жарко. Видя бесполезные его шатания, я предложил подыскать ему подругу и женить его на ней, а большей частью — жениться на квартире и куске хлеба (с маслицем, добавил бы он). Необходимы были деньги для этой акции, на представительство. Брат с новой женой мотались за покупками и мне не­гостеприимно было обращаться к ним за деньгами. Тем более, нечем отдавать.

Я бродил по Невскому и напряженно думал: может, что продать, может, сдать какие-нибудь книжки в букинистический, а и — нашел на панели железнодо­рожный билет до Батуми. На улице. На сегодня!

Два часа томился в очереди, понимая, что поступаю безнравственно по отношению к растеряхе, но выстоял и получил двадцать рублей с копейками.

В этот вечер проводил Жорку на танцы "кому за тридцать. Что делать, раз у него никаких способностей и талантов, ни денег, ни здоровья. Остались у него одни, выше уже упомянутые, мужские достоинства. Авось хоть они кому сгодятся?! Какой-нибудь бабушке. На афише было написано "кому за 30". Неизвестный шутник, наслюнявив палец, переделал тройку на вось­мерку. Думаю, он недалек был от истины, судя по возрасту женщин, что стоя­ли к кассе. Жоре я выдал три рубля, и он ринулся в обширную благоухающую толпу одиноких женщин. Вернулся он поздно ночью, как назло, холостым.