Array Сборник - Вечное возвращение. Книга 2 - Рассказы

– А старух твоих как звать? – перебил его агент.

– Вот эту, худобенькую, шематониху мою окаянную, ее Ефросиньей Александровой звать. А та зовется Кручина Ксеня.

– Шематониха? – спросил агент.

– Ох, и не говори, мастер пошематонить, позаскандалить кума моя Ефросиньюшка.

– Вот я вас всех под единый номер и обстрижу, – сказал агент. – Так и пойдете у меня шематонами.

– Воля ваша, – сказал старик.

Эту ночь провели они на полу дежурной, а на утро отпустили их на все четыре стороны.

А дороги и в этот год были легкие, уходчивые. И на небе опять отражались кривые русские дороги. Старики свернули от железного тракта на запад и, не поднимаясь в горы, пошли степями к морю. Но вот, обрастая лесами, встали горбы морских берегов, были тут дороги отрублены и свалены в кучу, как побитые бурей дубовые кряжи. Перелезая с тропы на тропу пришли старики к Кр. Поляне и сразу же дней на шесть сели в холодную. В казенной сакле стояла глиняная прохлада и тишина, других арестованных не было, стариков ублажали вниманием, и старики отоспались, кума постирала на всю милицию, Тимофей грелся на солнце и придумывал басни об этом крае. Из Красной Поляны на арбе, под конвоем, их отправили в Гудауты. Ехали медленно, сами себе хозяева, аробщик и конвойные дремали, а Тимофей понукал быков зеленой ветвинкой, поил их на остановках ключевой водой и смазывал дегтем мозоли на воловьих шеях. Ехали прямо с удобством. В Гудаутах стариков сдали в милицию, милиция записала в анкеты и отпустила. И до чего было жаль расставаться с арбой, с сонным аробщиком и с конвойными.

А синеблузый пассажир после встречи в вагоне со стариками раза два еще видел скитажников и заинтересовался ими. У себя в клубе он сделал докладик о славяно-монгольском туризме, и вышел доклад занятный. И тогда пришла ему мысль собрать материалы о людях, скитажничающих за солнцем, об’яснить пути этого глубокого, в крови зачатого влечения к странствиям, к содружеству с новыми людьми, к видениям новых стран, к проверке своих былей былями соседствующих культур. Бродить по жизни – это бродить по мыслям, жизнь убрана мыслями, как земля травой, и отыскивать чужедальние мысли также свойственно человеку, как отыскивать новые виды деревьев или собирать засушенные цветы. И вот на путях человеческих странствий корчмами, ночлежными норами возникли пышные торжища монастырей. Из туристских компаний не Кук, но церковь – старейшая. Это она, шествуя за народом, окружила его своей лукавой гостеприимностью и, как плакаты правд и искупительных грехопадений, развесила стенопись фресок и декорации икон, сценически развернула мысли в пантомиме святых и праведников, инсценировала страсти, чтобы пленить искателя безвольными противоречиями мистики. Святые актеры играли бунтарей и грешников и убивцев в церковном театре счастливых искуплений. И святые, как и хожальцы, собственно для хожальцев же, были записаны мужиками, купчишками и воинами, а людей городских ученых занятий среди них почти что и не было. Надо, – думал синеблузый товарищ, – построить на месте лавр свои корчмы, развернуть в них свои театральные действа, построить не санатории для больных, но кочевья для здоровых.

Так рассказал синеблузый, а приятель его, едучи на Н.Афон, записал о Тимофее в блокнот и обещал навести о старике справку, но вернулся ни с чем – не было такого, не проходил еще Тимофей Мозляк и две его шематонихи через Ново-Афонские земли.

И действительно, не проходил. Завяз Тимофей со своими старухами в городе Сочи и никак ему нельзя было двинуться дальше, завяз он опять в милиции и странствовал ныне от следствия к следствию, квалифицируясь, как беспризорный старик. Шел июль и где-то на севере свертывалось лето. Утра стали свежее и птицы по утрам беспокойнее. Нет, не дойти уж, конечно, им в этом году до Афона.

– А се-таки, – говорил Тимофей, – очень мы здорово откачнули какой кусок. Может, три или четыре породы прошли.

Старухи, обуглившиеся от солнца, плаксиво улыбались углами губ:

– Ну, даст бог, с весны опять на Афон поднимемся.

– Нет, хорошо прожили, чего зря хаять, – утверждал Тимофей. – Удобно мы прожили, ей-богу. Ну и домой пора.

И уж кончился июль и пошел неровный, срывающийся в погоде август. Тот синеблузый уехал в отпуск и, уже возвращаясь домой в станицы, на три дня оказался в Сочи.

Прожил свои три дня и собрался уезжать, но не мог никак решить – ехать ли морем до Новороссийска или железной дорогой до Армавира? То казалось ему, что морем удобнее, то – что железной дорогой ближе и проще.