Array Сборник - Вечное возвращение. Книга 2 - Рассказы

И решил сходить на пристань и на вокзал.

Народу было везде полно. Очередь была долгая и утомительная. Он решил ехать морем и даже в тот же день, и остался хлопотать у кассы.

А Тимофея с бабами еще с утра привели на пристань и сдали какому-то служащему под расписку. Служащий был семейный, робкий человек, он и обедать не ушел домой, боясь оставить стариков без надзору, и теперь сидел с ними, вяло спорил о хлебах и часто отлучался поговорить с начальством. Глядя на море, старики пугливо вздыхали и погружались в нудную дрему.

– Нельзя же так людей мучить, – сказал у кассы служащий. – Они у меня с шести утра не жравши сидят, т. начальник. Я сам через них без обеду.

– А кто они такие? – спросили у кассы и вокруг стариков сгрудилась толпа.

– Отец, ты кто же по существу?

Тимофей поднимал голову и, шелестя бородою, вяло и тупо смотрел на окружающих.

– На богомолье, должно быть, ходили, – предположил один. – Шляются по этим святым, чорт их не возьмет.

– Темнота, – сказал другой. – А стариков все-таки мучить не стоило бы. Чем они виноваты? Запутались люди.

Старухи заплакали.

– Темные мы, это вы правильно, – сказал, широко вздохнув, Тимофей.

– Дайте им литер, – предложил кто-то. – Не помирать же здесь людям.

– Ты кто же, отец, по существу? – спросили опять Тимофея.

– Крестьяне мы, – ответил старик. – Форменные, как есть, крестьяне. Только записаны, видишь, инако. О прошлом годе тюристом записали, а ныне – чума их знает, – в шематоны переправили. Ну, да это одна суть.

В толпе возник смех, он утвердил сочувствие, и начальником был обещан литер.

Тогда синеблузый подошел к Тимофею:

– Здорово, – сказал он. – Где же это вы, старые черти, шатались? Я вас на Афоне велел сыскать, не нашли вас. Наврали вы все про Афон.

Старухи, хихикнув по-птичьи, укрыли лица платками.

– Не признаете? – спросил синеблузый. – В поезде мы с вами вместе ехали.

– Нет, голубок, не признаю что-то, – осторожно сказал Тимофей, хитро вглядываясь в переносицу синеблузого.

– Ты уж прости, голубок, трудная у меня память.

– Ну, ладно, а на Афоне-то вы были?

– Не пришлось, – сказал старик, – время не допустило, только грех на душу взяли да по всем чекам проболтались.

Синеблузый, улыбаясь, стоял. Народ разошелся.

Тимофей, оглядев, нет ли кого вокруг, подмигнул синеблузому и довольно сказал:

– Четыре народа прошли наскрозь! От потеха!

– Хорошо отдохнули?

– Ох, уж и отдохнули, – сказал Тимофей, – прямо сил набрались, можно сказать. Повсюду были. Со вниманием ехали.

Падал огнями крупный и частый вечер. Он заогнил берега у моря.

– А зябко, небось, ехать? – спросил старик, поглядев на море, и не стал слушать ответа.

– Ох, и лето же нам выдалось. Я такого интересу набрался – за зиму не перескажешь.

А море, тяжелея к вечеру, плотно и масляно билось в каменную пристань. Море лениво кружилось по зарешеченной тополями бухте, как старый, но все еще норовистый бугай.

И страшно было глядеть на море, поблескивающее огненным белком вечерней волны и затуманенное у горизонта птичьими косяками, идущими с севера.

«А все-таки, как ни крутись, надо по ему ехать, – думал Тимофей, круто вдыхая в себя живот, будто готовясь к прыжку. – За морями, – это и песни знают, – всегда веселые лежат страны»

Сергей Федорович Буданцев (1896–1940)

В 1916 году опубликовал несколько стихотворений. В 1920-м вышел его единственный поэтический сборник «Пароходы в Вечности. Стихи 1916–1920». Наиболее известен его роман «Мятеж». В 1938 году был арестован; по обвинению в «контрреволюционной пропаганде» приговорен к 8 годам лагерей. Умер в лагере.

Григорий Нилыч вставал рано, в восьмом часу утра. Полтора часа, выпадавшие свободными до завтрака, он неизменно употреблял на составление труда своей жизни: Библиографического свода переводов западно-европейских поэтов на русский язык.

Десятилетними усилиями составил он картотеку, поименные каталоги, разного рода указатели. Так же как письменный стол его был усеян бумажками, карточками, вырезками, желтыми томиками изданий Меркюр де-Франс, белыми – Аббатства, разноцветными – Инзель-ферлаг, Реклам, Оксфорд-Пресс и Таухниц, словарями и антологиями в издательских коленкорах, – так и память наполнялась многообразными перечнями имен, стихотворений, переложений и подражаний; память часто оказывалась даже лучше картотеки.