Иван Барков - Нецензурная поэзия (СИ)

Упал Владимир, взгляд уж мутный,
Как будто полон сладких грез.
И после паузы минутной
"Пиздец" — сказал месье Шартрез…

Весна для нас — сплошная мука:
Будь хром ты, крив или горбат -
Лишь снег сойдет, и к солнцу штука.
А в яйцах звон! Где звон? — Набат!

Прекраснейшее время года,
Душа гитарою поет.
Преображает нас природа:
У стариков и то встает!..

Лист клейкий в пальцах разотрите,
Дела забросьте все свои,
Все окна — настежь, посмотрите:
Ебутся лихо воробьи!

Вокруг нее крик-скок, по кругу,
Все перья — дыбом, бравый вид!
Догонит милую подругу -
И раком, раком норовит.

Весной, как всем, друзья, известно,
Влупить мечтает каждый скот.
Но краше всех, признаться честно,
Ебется в это время кот.

О, сколько страсти, сколько муки,
Могучей сколько простоты!
Коты поют, и эти звуки
Своим подругам шлют коты.

И в схватке ярой рвут друг друга -
В любви сильнейший только прав!
Лишь для него стоит подруга,
Свой хвост с готовностью задрав.

И он придет, окровавленный, -
То право он добыл в бою!
Покровы прочь: он под Вселенной
Подругу выебет свою.

Нам аллегории не внове.
Но все ж скажу, при всем при том,
Пусть не на крыше и без крови,
Но не был кто из нас котом?

И пусть с натяжкою немножко,
Но в каждой бабе есть и кошка.
Вам пересказывать не стану
Я всех подробностей. Скажу

Лишь только то, то, что Татьяну
Одну в деревне нахожу.
А Ольга? Что ж, натуры женской
Не знал один, должно быть, Ленский.

Ведь не прошел еще и год,
А Ольгу уж другой ебет!
Оговорюсь: другой стал мужем.
Но не о том, друзья, мы тужим -
Знать, так назначено судьбой.
Прощай же, Ольга, хуй с тобой!..

Затягивает время раны,
Но не утихла боль Татьяны,
Хоть уж не целкою была,
А дать другому не могла.

Онегина давно уж нету -
Бродить пустился он по свету.
По слухам, где-то он в Крыму -
Теперь всё по хую ему!..

"Но замуж как-то нужно, всё же,
Не то — на что это похоже?
Ходил тут, девку отодрал,
Дружка убил да и удрал". -

Твердила мать. И без ответа
Не оставались те слова:
Приблизилось лишь только лето -
И вот нагружена карета
А впереди — Москва… Москва…

Дороги! Мать твою налево:
Кошмарный сон, верста к версте…
О, Александр Сергеич, где Вы?
У нас дороги — еще те!

Лет чрез пятьсот дороги, верно,
У нас изменятся безмерно,
Так ведь писали, помню, Вы?
Увы! Вы, видимо, правы!

Писали Вы — дороги плохи,
Мосты забытые гниют,
На станциях клопы и блохи
Уснуть спокойно не дают.
И на обед дают гавно…

Теперь забыто все давно.
Клопы уже не точат стены,
Есть где покушать и попить,
Но цены, Александр Сергеич, цены
Уж лучше блохи, блядью быть!

Что там Лондоны и Парижи,
Что Штаты, плёсы, авеню?
Россия мне дороже, ближе -
Я ей вовек не изменю!

Зачем скрывать, что всем известно?
В Москве есть много чудных мест
Но я, друзья, признаюсь честно:
Известен мне один подъезд.

Быть может, что мое писанье
В такие руки попадет,
Что эти строки с содроганьем
Прочтет читатель, коль дойдет

Не надо морщиться, не надо
И ложных выдвигать идей.
Подъезда этого ограда
Великих видела людей.

Да, жизнь я с шахматной доскою
Сравню. И только ли свою?
Миг — в черной клетке я с тоскою,
Миг — и уж в белой я стою.

Во тьме годов цвет черный тает,
А белый долго глаз хранит.
Поэтому всё улетает
Назад, всё в прошлое летит.

Ошибку нашу мы исправим
И путь к Татьяне свой направим,
Затем, что ветер сладких грез
Нас далеко уже занес.

И рад бы обойтись без мата,
Но дело, видно, хуевато:
Село глухое — и Москва.
У Тани кругом голова.

В деревне новый ёбарь — это
Затменье, буря, конец света.
Здесь ёбарей, как в суке блох:
Кишат, и каждый, блядь, не плох.

Ей комплимент за комплиментом
Здесь дарят (мечутся не зря!)
И, ловко пользуясь моментом,
Ебут глазами втихаря.

Один глядит едва, с украдкой,
Другой — в открытую, в упор,
Походкой мимо ходит краткой,
В углу давно и гул, и спор: